Заговор королевы (Оформление Н. Лазинской)

Кричтон глядел на все это строгими глазами. Его кровь кипела, и мы не знаем, до чего могло довести его негодование, если бы его не удержали умоляющие взоры Эклермонды.

Среди смеха и восклицаний гостей Маргарита обратилась к Кричтону.

— Я следила за вашими взорами, Кричтон, — прошептала она. — В ваших пламенных глазах я прочла ваши мысли. Ваша возлюбленная в полной власти Генриха. Вы не можете ее спасти.

— Клянусь Святым Андреем! Вы ошибаетесь, — вскричал с гордостью Кричтон.

— Ваше честное слово связывает вас, — сказала королева с горькой усмешкой.

— Вы правы, — прошептал Кричтон, погружаясь в прежнее отчаяние.

— Отрекитесь от этой молодой девушки, и я спасу ее, — продолжала Маргарита.

— Каким способом? — спросил с недоверчивым видом Кричтон.

— Что вам до этого за дело? Я сделаю то, что обещаю, я сделаю даже более. Даете ли вы клятву?

В эту минуту Кричтон услышал подавленный вздох, такой же вздох, как предупреждавший его об опасности, которой он подвергался, когда необдуманно дал свое слово Генриху. Подняв глаза, он увидел устремленный на него взор Эклермонды. Он не мог ошибиться в значении этого взгляда.

— Клянитесь! — сказала суровым голосом Маргарита, уловившая многозначительный взгляд, которым обменялись влюбленные, и легко истолковавшая его. — Клянитесь! — повторила она снова.

— Никогда! — отвечал Кричтон.

— Хорошо же, — сказала Маргарита. — Я вас предупредила. Я была уверена, — прошептала она с выражением отчаяния, — что этот день будет для меня гибельным. Я не имела никакого зловещего предзнаменования, но я предвидела это событие. Мой собственный здравый смысл служит мне оракулом ожидающего меня добра или зла.

Этот разговор был прерван диким взрывом хохота шута Сибло, который, не заботясь о производимой им суматохе или об опасности от его проделок для дорогой посуды, покрывавшей скатерть, вскочил с дикими прыжками на самую середину стола, поместился на крышке одной из ваз, поддерживаемой тремя ножками, и принялся вертеться, описывая быстрые круги с проворством и непринужденностью самого опытного акробата. Удивив гостей своим искусством и поощряемый их громким смехом, он начал скакать, не нарушая порядка на столе, по блюдам и тарелкам с изумительной быстротой и при этом успевал дотрагиваться своей жесткой, небритой бородой до всех хорошеньких щечек дам, ему попадавшихся, не исключая даже Маргариты Валуа, и остановился только перед Эклермондой. Тут он начал хохотать и делать Генриху знаки головой, показывая вид, что испрашивает его мнения, можно ли эту девицу подвергнуть тому же отвратительному испытанию, которое перенесли прочие дамы, но, не получив никаких знаков одобрения со стороны монарха, он возвратился на свою вазу и там, как жрица Аполлона на своем треножнике, со множеством уморительных ужимок и одуряющей быстротой стал декламировать Искушение Святого Антуана. На последнем стихе он бросился кувырком со стола и исчез. Со всех сторон раздались восклицания одобрения. Что бы ни думало общество о песне, но этот опасный прыжок очень всех позабавил.

В то же время благородные вина, которыми беспрерывно наполнялись стаканы, начали производить свое действие. Глаза блестели, языки отяжелели, обращение потеряло последнюю сдержанность. Один Кричтон не принимал участия во всеобщем опьянении.

— Клянусь Богом! — вскричал король. — Мой храбрый шотландец, вы что-то сегодня не в своей тарелке. Вы не находите улыбки для прекрасной дамы, вы не удостаиваете вашим вниманием ужин Берини, а Вилькье и ваш собрат Ронсар скажут вам, что он не без достоинств, вы совершенно забыли бокал Самсона, хотя его сиракузское вино способно превратить кровь в пламя. Прошу вас, попробуйте его. Ваше задумчивое лицо мало гармонирует с веселыми лицами наших сотоварищей. Пусть ваши мысли искрятся, как наше вино, как прекрасные глазки, нас окружающие, потопите ваше отчаяние на дне бокала.

— Превосходное предложение, государь, — сказал д'Эпернон. — Кричтон или влюблен, или ревнует, а быть может, то и другое вместе. Он не ест, не говорит, не пьет, признаки — неопровержимые.

— Ба! — возразил Жуаез. — Он потерял или любимого сокола, или лошадь, или тысячу пистолей в игре, или…

— Он думает о своей дуэли с маской, — добавил Сен-Люк. — Он исповедался, приобщился, и священник наложил на него на эту ночь пост и покаяние.

— В таком случае, он потерял ужин, который, как красота Брантома, имеет все потребные качества, — сказал Вилькье с набитым марципанами ртом. — Я сожалею о нем.

— Или он потерял аппетит, — добавил Ронсар, — без которого ужин в Лувре немыслим.

— Или забыл рифму, — сказала Ториньи, — что очень легко может придать поэту печальный вид. Что вы об этом думаете, господин Ронсар?

— Или потерял сарбакан, — сказал Шико.

— Или щелкушку, — закричал Сибло.

— Или предмет, менее важный, чем то и другое, — любовницу.

В ответ на это замечание раздался всеобщий смех.