Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина

Ленин отверг все обвинения⁸⁹⁸ в адрес Тухачевского и Главкома Каменева и вступился за командование Западного фронта. В своем заключительном слове, касаясь ответственности Главкома и Тухачевского за поражении советских войск, Ленин обозначил свою позицию совершенно определенно. Мотивируя эту защиту, он твердо заявил: «Мы продолжаем сохранять доверие, которое заслуживает западноевропейский фронт (читай Тухачевский) и центральное командование (читай Главком Каменев), ибо оно выдержало испытание в целом ряде труднейших походов, которые больше чем покрывают частные ошибки»⁸⁹⁹

. Таким образом, поражение под Варшавой, сколь бы масштабным оно ни было, оценивается Лениным как «частная ошибка».

Подводя политический итог советско-польской войне, Ленин, в частности, заявил: «…мы будем на этом учиться наступательной войне»⁹⁰⁰. Утверждая, таким образом, безусловность будущих «революционных наступательных войн», он продолжал: «…Принципиальная законность наступательных действий в смысле революционных постановлений признана…»⁹⁰¹

. Тухачевский осуществлял стремительный натиск, а затем стал главным идеологом и пропагандистом «революции извне» и «революционной наступательной войны» в полном соответствии с ленинским настроем. Ленин прекрасно осознавал, что ведь это именно он, а не Троцкий и не Сталин подстегивал Главное командование и Тухачевского в движении на Варшаву к торжеству победы «мировой социальной революции».

Несомненно, Сталин столь решительно отстаивал свою позицию и взваливал основную вину за поражение на Тухачевского и Каменева потому, что другая сторона во всем винила именно Сталина, Егорова и Буденного с Ворошиловым. Так что Сталин не наступал, он защищался, он «контрнаступал».

Обращаясь к вопросу об отношении Сталина к Тухачевскому в начале 30-х гг., следует признать его неоднозначным, близким к весьма хорошему. Анализируя всю совокупность взаимоотношений Сталина и Тухачевского в первой половине 30-х гг., мне трудно освободиться от предположения, что где-то на уровне подсознания Тухачевский нравился Сталину, он хотел сделать его «своим», «приручить демона Гражданской войны». Чем-то это напоминает отношение Наполеона к императору Александру I, который в глубине души нравился «корсиканскому чудовищу», искавшему искренней дружбы у Императора Всероссийского. Наполеону, революционному «парвеню»⁹⁰²

, также в глубине души импонировали «старорежимные» аристократы, как и талантливый «красавец-аристократ» Тухачевский импонировал «пролетарию» Сталину, даже когда возникла дискуссия по программе модернизации армии в январе 1930 г. в связи с докладной запиской Тухачевского. Сталин, первоначально, как известно, резко критично отнесшийся к предложениям, в ней содержавшимся, счел необходимым обратить внимание Ворошилова на свое отношение к Тухачевскому: «…Ты знаешь, что я очень уважаю т. Тухачевского, как необычайно способного товарища…». Таковы были его признания 23 марта 1930 г.⁹⁰³ Думается, что, какие бы чувства, так сказать, в душе своей Сталин ни испытывал к Тухачевскому, о хорошем его отношении к последнему Ворошилов знал. Не будучи от природы интриганом, он верил Сталину, который вряд ли данной фразой мог вызвать у Ворошилова подозрения в лукавстве. Пожалуй, и Тухачевский был убежден в расположении к нему со стороны Сталина, иначе бы он не направлял к нему, как к высшему арбитру, свои письма с предложениями по военным вопросам или с просьбой по справедливости разрешить вопрос, который, как ему казалось, неадекватно решается в военном ведомстве.

Обращает на себя внимание и поведение Сталина, когда 10 сентября 1930 г. он получил письмо, в котором Председатель ОГПУ В.Р. Менжинский уведомлял его в причастности Тухачевского к «делу Какурина – Троицкого» (выше я уже задерживал внимание на этом вопросе, неоднократно анализировавшемся мною в других книгах)⁹⁰⁴

. Примечательно, что Сталин, находившийся в это время в отпуске, не дал санкции на арест Тухачевского и отложил принятие решения до середины октября, когда все будут в сборе в Москве⁹⁰⁵, хотя промедление в этом деле, по мнению Менжинского, представляло «известный риск»⁹⁰⁶.

Несомненно, однако, что со стороны Сталина в этом деле было и проявление его обычной осторожности. Он не хотел брать на себя ответственность в этом деле: была проведена очная ставка Какурина и Троицкого с Тухачевским. Видимо, очная ставка не давала достаточных оснований для закрытия «дела» или, наоборот, для ареста Тухачевского. Опрошены были также видные военные деятели Гамарник, Якир и Дубовой. Все они в это время находились в Москве и принимали участие в работе пленума РВС СССР (22–26 октября 1930 г.). Сталин советовался с указанными высокопоставленными военными неспроста: они представляли Украину, военную Украину, и Сталин не хотел рисковать и принимать столь ответственное решение без санкции Украины.