Заговорщики в Кремле. От Андропова до Горбачева

Как раз в это время в Москве возник анекдот о самом страшном сне, который приснился Брежневу: сидит чех на Красной площади и китайскими палочками ест еврейскую мацу. Такой сон — не личный кошмар Брежнева, а коллективный сон советской империи, которая свой страх перед возмездием принимает и выдает за оборонительный страх перед агрессией. Этот панический страх России перед покоренными народами — страх палача перед жертвами, хозяина перед рабами, мания преследования у преследователя. С таким же успехом и даже скорее, чем Брежневу с его формальным мышлением, такой сон мог присниться Андропову, благо сразу после захвата Чехословакии он, по-видимому, впервые в своем воображении примерил на себе имперскую корону. Иначе чем еще объяснить, что он поспешил отмежеваться от чехословацкой акции и ее последствий, распустив по Москве слух о разговоре с Брежневым, где приписал партийному шефу собственное предложение, а себе — прагматический (либо, наоборот, формальный — все зависит от того, как посмотреть) отказ от дальнейших репрессий.

Позднее Андропов неоднократно будет пользоваться испытанным приемом переноса с больной головы на здоровую. Вплоть до захвата Афганистана в Рождество 1979 года, одним из инициаторов которого он был во время тяжелой болезни Брежнева, но который он тем не менее, ничтоже сумняшеся, полностью ему приписал. Главному советскому жандарму, если он хотел когда-нибудь стать кремлевским вождем, нужна была про запас репутация либерала.

Глава третья

РУССКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ — ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ СТАВКА КГБ

Национальным руководителям России в предвидении грозящей войны с Китаем все равно придется опираться на патриотизм, и только на него. Когда Сталин начинал такой поворот во время войны, вспомните: никто даже не удивился, никто не зарыдал по марксизму, все приняли как самое естественное наше, русское! Разумно же совершить перегруппировку сил перед великой опасностью — раньше, а не позже.

Александр Солженицын. Письмо вождям Советского Союза. 5 сентября 1973 года

Минотавр в Критском лабиринте пожирал преступников, а в качестве ежегодного деликатеса получал афинскую дань — семь юношей и семь девушек. Финикийский Молох, китайский Дракон — да чуть ли не любое подобное мифическое чудовище не могло обойтись без человеческих жертвоприношений. Не в пример им КГБ человеческих жертв недостаточно: для его внутреннего двигателя необходимо еще идеологическое горючее. Без такового — скажем, в хрущевскую эпоху или начало брежневской — мотор часто работал вхолостую и грозил вовсе заглохнуть. Придя к власти КГБ, Андропов осознал это со всей проницательностью своего имперского мышления.

Прежнее горючее — коммунистическая идеология — дало замечательный рост производительности политической полиции к концу 30-х годов, во время Великого Террора, но было полностью исчерпано уже во время войны, коща Сталин попытался — Солженицын совершенно прав — в срочном, аварийном порядке заменить его другим идеологическим горючим — великодержавным национализмом. Но он не успел осуществить это до конца — умер, а его преемник Хрущев резко сократил поставки идеологического сырья не только Комитету госбезопасности, но и всей стране. Память о былых подвигах, привычка к безнаказанности и традиции самовластья мешали КГБ удовлетворяться своим новым статусом в послесталинскую пору. Ослабшая организация вынуждена была искать союзника для реставрации былой мощи: у нее имелось достаточно сотрудников и инструментария и единственно, чего не хватало, — идеологического вдохновения. Но и Пегас, которого КГБ предстояло оседлать, уже застоялся в конюшнях и стучал копытом.