Заговорщики в Кремле. От Андропова до Горбачева

Романов сел за стол, и празднество началось. Когда веселье было в полном разгаре и гости уже порядком подвыпили, один из кагэбэшных чинов, лично знакомый Романову, швырнул чашку об пол, подражая давно забытому, старинному русскому обычаю высказывать пожелания счастья молодым. К нему присоединились остальные гости, и вскоре пол усеяли осколками фарфора — к великому неудовольствию Романова, который, даже не предполагая, что это был за фарфор, как истый ленинградец, инстинктивно опасался слишком буйной гульбы и ухарских жестов, да и не любил он портить добро зазря. И менее всего мог связать известный анекдот о нем как о прямом наследнике династии Романовых с фарфоровым сервизом, который, как выяснилось наутро после свадьбы, принадлежал одному из представителей царского дома, а именно — императрице Екатерине Великой, и был позаимствован на время высокого торжества в семье партийного босса Ленинграда прямо из Эрмитажа — знаменитой художественной сокровищницы. Борис Пиотровский, директор Эрмитажа, прозванный сотрудниками за чрезвычайную угодливость перед высшим начальством “Чего изволите?", выдал по распоряжению КГБ бесценный сервиз безропотно, но только не из музейной экспозиции, как писали американские газеты, а из музейных запасников: обеденный сервиз Екатерины Великой состоял из тысячи предметов, а на выставке экспонировалось обычно не больше сотни. Кстати, к своему 60-летию в 1972 году Борис Пиотровский не получил страстно ожидаемого им звания Героя Социалистического Труда, зато к 70-ле-тию получил, в том числе за расторопность, проявленную накануне свадьбы дочери Романова.

Андропов постарался, чтобы сведения об аристократических замашках ленинградского правителя просочились в Кремль и за границу. И здесь и там вопрос о Романове как самом вероятном наследнике Брежнева снимается с повестки дня, и он становится в Политбюро enfant terrible[12]

. Правда, в Кремле реакция оказалась несколько иной, чем планировал Андропов. Сначала все были искренне возмущены “фарфоровыми амбициями“ Романова. Брежнев, например, держал у себя в кабинете вазу с собственным изображением, и это самое большое, что он себе позволил. Моральный пурист Суслов сгоряча объявил Романову выговор, однако что-то его смущало. Во всяком случае, Романов сумел как-то защититься и что-то объяснить и не был изгнан из Политбюро, как замахивался Андропов, планируя операцию “Обеденный сервиз Екатерины Великой". Тут опять его подвела нечуткость к нюансам, к оттенкам, к живой фактуре человеческого характера. Он задался целью как можно сильнее опорочить соперника в глазах ближайшего партийного окружения, но не продумал как следует средства и навязал Романову, неприхотливому во вкусах и скромному в быту, аристократические замашки и купеческий размах, немыслимые на фоне не только личной биографии ленинградского руководителя, но и самого Ленинграда, где приключилась вся эта бравурная история. Ведь Ленинград — город неоднократно пуганный, с казенно-бюрократическим колоритом, насквозь пронизанный КГБ, застегнутый на все пуговицы и этикетно неумолимый.

Видит Бог, Романов невиновен в этом деле, и все говорит в его пользу, включая принципиальное невежество. Он не мог затребовать обеденный сервиз Екатерины Великой, потому что не знал с абсолютной точностью о наличии в Эрмитаже, да еще в запасниках, этого набора. И вообще для него что фарфоровый сервиз под стеклянным колпаком, что пейзаж Моне или маска Тутанхамона — все было едино, все укладывалось в скучное понятие “музей", где он время от времени сопровождал официальные делегации иностранцев. История, навязанная Андроповым, слишком не вязалась с натурой Романова, карикатурила ее. Однако, хотя он остался в Политбюро, Андропов своего добился: партийный лидер Ленинграда не был переведен в Москву и выпал из числа официальных наследников Брежнева и даже Косыгина.

В Москве Романов оказался спустя несколько лет, уже при Андропове, когда идеологические единомышленники перестали быть политическими конкурентами. Новый кремлевский вождь остро нуждался в сторонниках неосталинского курса — в таких, как Федорчук, Алиев, Романов. Каждый доказал свою эффективность в местах, где правил жестко и круто Федорчук на Украине, Алиев в Азербайджане, Романов в Ленинграде. У Романова, учитывая печальный опыт с екатеринским сервизом, имелось к тому же и дополнительное преимущество перед остальными андроповскими протеже. Короче всего его преимущество можно охарактеризовать русской поговоркой: за одного битого двух небитых дают. “Битость“ Романова — верный залог холопьей верности Андропову: с точки зрения крепостного этикета Кремля незаслуженная порка пошла на пользу.

Романов еще сравнительно легко отделался. Судьба других брежневских наследников сложилась более несчастливо и зачастую трагично.