Заградотряд

Он выслал вперёд Гуська и одного из калужских. Сами пошли медленней, с частыми остановками. Слушали лес и то, что приносил им ветер, который, к счастью, дул навстречу.

Стрельба в лесу левее маршрута их движения прекратилась.

«Конечно, – думал Отяпов, – группа выполнила приказ лишь наполовину. Разведку провела неглубоко, весь маршрут, который ей было предписано исследовать, не исследовала. Да и окружённых отыскала слишком малое количество. За такое ни в штабе батальона, ни тем более в штабе полка по головке не погладят». Но надежду вселяло то, что они выносили не кого-нибудь, а полковника. С документами. При оружии. И подчинённая при нём.

Но полковника надо было ещё вынести. И самим выбраться. Судя по рассказам Игната, этот атаман Урганов настоящий зверь. Местных держал в полном повиновении, продналогом обложил все окрестные деревни, каждый двор. Всё у него было поставлено на учёт и под постоянный контроль. Партизаны в здешних лесах не прижились. Казаки Урганова всякий раз выживали их с местных баз, выдавливали за пределы волостей, подконтрольных казачьей сотне. За те полгода, которые Урганов атаманил в Городне и окрестностях, было три казни. Один раз казаки расстреляли захваченных в лесной деревне семерых красноармейцев. Накануне неподалеку от той деревушки нашли утопленного в болоте казака с разрубленной сабельным ударом головой и споротыми с шаровар лампасами. Вот за него и мстили. В другой раз – двоих партизан. Последним был расстрел своего – за мародёрство и насилие. При всей свирепости атамана его власть сносили терпеливо – в подконтрольных сотне деревнях и хуторах немцы почти не показывались.

– Если ты, Игнат, не крутишь мне бейцалы, как говорит наш боевой товарищ Лапин, то человек ты, выходит, незлой. А вполне даже хороший. Только немного запутавшийся. Что ты делать будешь, когда наши в район придут? С немцами уйдёшь?

– Ну, во-первых, никакой я не запутавшийся. В октябре нас на Десне пуганули. Из роты пять человек осталось. Кто убит, кто в плен пошёл. Мы с мужиками – по домам. Все отсюда призывались. А вскоре Урганов объявился: пойдём ко мне в сотню, коня дам, саблю и хутор. Коня я своего привёл, на нём в Комариху и приехал. Сабля… На кой она мне, та его сабля? Разве что для форсу. А хутор у меня свой, родной. У Урганова тут такой устав: сотня на постое находится в Городне. Живут в тамошней школе. Занимают колхозную конюшню. Туда и сено свезли со всех полей и поймы, и остатки соломы. И в каждом населённом пункте – по человеку. Навроде участковых. Так и держит свою власть. Всё у него переписано: кто сколько поросят держит, кто сколько овечек, и даже курям счёт имеется. И никто не смеет без его разрешения ни поросёнка забить, ни курёнка. А тут стали в Знаменке в самооборону народ набирать. Подумал я и решился: всё же не к этим разбойникам на службу идти, а мост охранять, поддерживать его, так сказать, техническое состояние. Да и казака с хутора атаман Урганов вынужден был отозвать. Он, Гришук, иногда к нам наведывается. И сегодня был. Самогона стакан закинет и – поехал дальше службу справлять. Вот, сержант, моя история. И никакой тут путаницы нет.

– Да нет, брат, это только её первая часть. Как в книжке.

– Это так. Что дальше будет, не знаю. Хутор не бросишь. На кого? На Урганова? На немцев? Мигом разграбят. Повидал я картин всяких. И таких, где дети от голоду мёрли. У себя в Комарихе не допущу.

– Экой ты председатель колхоза, твою капитана-мать!.. Я тебе – про другое! Немцев рано или поздно, а всё одно прогонят. Куда тогда пойдёшь со своей повязкой? Думаешь, и советская власть тебя при мосте оставит? Ты в особом отделе свою сказку расскажи, они сразу поверят…

– А я с вами пойду, – неожиданно сказал Игнат и засмеялся.

Смеялся он впервые. Невесело. Смех его быстро потух. Отяпов промолчал. И подумал: «Некуда тебе, братец, идти, вот и смеёшься… И петух порой кукарекает, когда его голову на пенёк кладут…»

Теперь тащил носилки и в голове у него стоял тоскливый звон: то ли контузия окликала, то ли беспокойство, что всё же зря полностью доверился полицейскому, что не оставил для группы никакого запасного пути – только туда, к доту.

На дот у дороги они почти наткнулись. Бетонные амбразуры узкими чёрными щелями смотрели на запад, юго-запад и северо-запад. Подавать сигнал было уже поздно. Из-за насыпи показалась высокая фигура в капюшоне. Отяпов сразу узнал Гридникова. Слава тебе господи…

– Туда. Тропа – там. – Гридников указал рукой на юго-запад, куда смотрела одна из бойниц, и сразу же исчез в узком дверном проёме.

И тотчас слева на дороге, отчётливо белевшей узкой полосой не растаявшего снега, послышалось лошадиное ржание.

– Быстро! Быстро! Уходим к лесу! – торопил разведчиков Отяпов, толкая их в спины.

Они покатились с насыпи вниз. Побежали по лугу к лесу.

Полковника несли калужские. Втянув головы в плечи, они бежали прямиком к березняку, начинавшемуся за широкой полоской луга, поросшего редким кустарником. Кустарник их и спасал – он закрывал обзор с дороги.