Загубленная любовь

Вспомнив эту историю, я тут же вспоминаю и другой случай, когда мы с Джордано занимались любовью — на сей раз в Калифорнии, в середине семидесятых. Полная луна в созвездии Стрельца. Мы занимались этим в кухне, и наше глубокое бурение на Западном побережье было прервано нашими хозяевами, которые как раз пришли с работы и не желали, чтоб мы устраивали перед ними такое представление. А ещё у нас играл диск «Led Zeppelin II», звук на хай-фай в гостиной был врублен на полную, и это им тоже не понравилось — поэтому они сняли нашу пластинку и поставили «Голубизну» Джони Митчелл[165]

. Я же подпевала своей любимой «Кэри». Мы с Джордано были вместе и под луной Маталы[166]

— тогда, в 1967‑м. Летом за год до того, как уехать в Индию, мы присоединились к коммуне хиппи, что устроилась в пещерах возле пляжей Маталы. Именно там мы первый раз улетели в кайф от белого, но по второму разу взялись за иглу уже когда возвращались в Северную Европу. Мне нравится эта песня Митчелл — она напоминает мне о счастливом времени, несмотря на то, что она слишком уж, пожалуй, строго судит ту извращенческую сцену на острове Крит. Может, просто её пребывание в Греции, на островах было омрачено сложными отношениями, о которых она и поёт? Единственный консенсус по этой песне между критикой и фанами — слова, напоминающие стихи Джеймса Тэйлора[167]

. У меня на этот счёт нет своего мнения — мне просто нравятся музыка и голос Митчелл, которым она взывает к луне над Маталой. Я выводила мелодию песни Митчелл, но Джордано велел мне заткнуться, потому что пою я так себе, а это портит ему всё удовольствие от песни. Мы с Джордано — духовные близнецы, но постоянно жутко доводим друг друга — думаю, именно поэтому сейчас мы не вместе. С тех пор, как мы с ним занимались любовью в последний раз, прошло уже больше года. В последнее время мы занимаемся сексом, только если нам доводится встретиться в Америке. Я бы хотела, чтобы он жил где-нибудь в Лондоне, рядом со мной, а не в ашраме[168]

церкви Божественного Пробуждения на юге Франции. С начала семидесятых, с той поры, когда я была в Англии, а Джордано в Индии, изменилось практически всё. Восемь лет назад я всё ещё могла почувствовать его, коснуться его, когда бы ни захотела — лишь пройдя через астральный план. А теперь мне нужны такие усилия, чтобы заставить душу покинуть тело, что я просто не могу выдержать отделения моего духа от моего физического тела.

Любить дитя

Говорят, что героин унимает боль, а любовь лечит душевные раны. Это не так; я точно знаю — довелось узнать. Когда в 1969‑м я вернулась в Лондон из Индии, я уже несколько лет употребляла опиаты, но кроме того, Джордано был для меня не просто постоянным любовником, а много большим. Я могла проводить с ним дни и ночи напролёт, и мы с ним были более, чем родственными душами. Мы следили друг за другом точно коршуны, постоянно выискивали друг у друга слабые места — нам обоим нравилось грызться. Между нами была сильная любовь, но несмотря на всё это, не проходило и дня, чтобы я не думала об утраченном мной сыне, Ллойде. Некоторые из тех, кому я рассказывала о Ллойде, относили чувство вины, которое я испытывала, на счёт моего католического воспитания, но я знала, что это не так. Я довольна, что родилась в большой ирландской семье, и если вдуматься, становится очевидным, что в детстве меня формировала очень широкая культура, окружавшая меня там, в Гриноке. Шотландия — невежественная страна, и отчётливые садо-мазохистские тенденции, которые её народу свойственно переводить в различные формы религиозной мании, безусловно являются кальвинистским наследием. Национальный шотландский характер формируется под гнётом вины настолько, что это выходит за сектантские рамки. Я бывала во Франции, Италии и Испании — и обнаружила, что всепроникающие чувство виновности и гнёт проклятия, что столетиями разъедают душу Шотландии, по ту сторону Ла-Манша просто не существуют. Я чувствую вину за то, что Ллойд остался без меня — но и не меньший гнев за то, каким образом у меня отобрали сына.