Заклинатель костей

Брэм кладет ягоду в рот. На кончиках его пальцев краснеет сок.

– Я не то хотела сказать, – оправдывается Тесса. – Просто считается, что, врачуя, ты помогаешь людям, а ломая…

Мы все понимаем, о чем она – Костоломы причиняют людям боль. Переламывают кости их рук, ног или пальцев. Меня пробирает дрожь, когда я начинаю думать о том, как нынче утром проходили уроки у Линнеи и Брэма и как могли выглядеть их неудачи.

Линнеа устремляет на Тессу убийственный взгляд.

– Костоломы защищают людей. А значит, помогают им.

– Я знаю, – соглашается Тесса. – Я и не собиралась этого отрицать.

– Да ну? А мне показалось, что ты считаешь, будто одни магические специальности лучше других.

– Прекрати, – вмешиваюсь я. Глаза Линнеи округляются, как будто она не привыкла к резким словам. Она плотно сжимает губы, и мне кажется, я слышу скрежет ее зубов. Но я продолжаю: – Тесса говорила не о тебе и не о Брэме, она говорила о себе самой и о том, как всем нам приходится нелегко. И что нам лучше не судить друг друга так строго.

Девушка поворачивается к Брэму, как бы говоря: Ты это слышал? Да как она смеет! Но он не глядит на нее, а всматривается в меня с выражением, которого я не понимаю, хоть убей.

– Саския права, – произносит он наконец.

Линнеа отшатывается, как будто он ударил ее.

Брэм поворачивается к Тессе:

– Не бери в голову.

Ее плечи расслабляются, и она облегченно вздыхает.

– Спасибо. И прими мои извинения.

Взгляд Линнеи скользит с Брэма на меня, потом снова на него. Во взгляде этом сквозит расчетливость, нечто такое, от чего мне становится не по себе. В один миг я понимаю, какой свирепый из нее выйдет Костолом. Но затем она вдруг лучезарно улыбается, как будто вовсе и не испытывала лютого гнева, – так солнце вдруг показывается между туч. Она смеется.

– Иногда я немного горячусь, – говорит она.

Тэйлон, до этого наблюдавший за нашей перепалкой молча, вдруг включатся в разговор.

– Я слыхал, что Мешальщики устроили нынче взрыв и пожар, – сообщает он. – Так что, похоже, у них денек выдался еще хуже, чем у нас всех, вместе взятых.

Напряжение спадает, и мы все разражаемся смехом.

Даже Брэм.

Смех у него низкий, грудной, как басовые ноты мелодии какой-то песни. Я перевожу на него взгляд и успеваю заметить на его лице намек на улыбку. На мгновение я забываю, что у меня есть веские причины избегать его, и чувствую, что меня тянет к этому парню, как будто он такой же, как все. Как будто я могу захотеть провести с ним еще какое-то время. Но тут он чешет лоб, и я снова вижу черные метки на костяшках его пальцев.

Брэм опасен. Я тоже. Так что, сойдись мы вместе, случилась бы беда.

Я не должна об этом забывать.

* * *

Когда мне было двенадцать, я впервые увидела у пристани Мидвуда плавучую тюрьму.

Самых опасных преступников Кастелии отправляют на Остров Клыков – в тюрьму, находящуюся на дальнем рубеже, там, где рукава дельты реки Шард впадают в море. Свое название остров получил от гигантских заостренных бивней, торчащих из земли по его периметру, – они почти так же высоки, как деревья. После оглашения приговоров в Замке Слоновой Кости преступников везут на Остров Клыков в сопровождении Костоломов. По дороге перевозящие их корабли делают остановки, чтобы пополнить запасы продовольствия, но в Мидвуде ни один из них не останавливался еще никогда.

А потому, когда наши жители поняли, что к чему, молва мгновенно облетела весь город, и вскоре на берегу собралась изрядная группа зевак.

По сравнению с торговыми судами этот кораблик был совсем мал. И самым примечательным в нем была стоящая на его палубе костяная клетка.

Клетка, в которой находился человек.

– Как вы думаете, что он натворил? – спросил один из братьев Паулсен. Они были двойняшками, и у меня никогда не получалось их различить.

– Наверное, кого-то убил, – предположила Эйми.

Второй близнец Паулсен рассмеялся.

– Это еще что. Мой дед когда-то работал Костоломом на Острове Клыков, и он говорил, что если рассказать, что творили арестанты до того, как их изловили, те, кому доведется услышать этот рассказ, на всю жизнь утратят способность спокойно спать по ночам.

Мы с Эйми содрогнулись.

– Спорю, что никто из вас не решится взойти на борт и дотронуться до этой клетки, – сказал Питер. Он был на два года младше меня и вечно подначивал других сделать это или то, но никогда не участвовал в подобных спорах сам.

– Только не я, – сразу же заявила Эйми. – У меня нет желания умирать.

– И не я, – сказал кто-то за моей спиной.

– А как насчет тебя, Саския? – спросил Питер.

Я начала было качать головой, но тут кто-то из близнецов Паулсенов засмеялся.

– Это Саския-то? Она сделает это, только если до того ее мамочка погадает ей на костях.

Остальные тоже покатились со смеху – все, кроме Эйми.

Меня обжег стыд, я почувствовала, что сейчас заплачу, но мне не хотелось, чтобы мальчишки видели мои слезы. Для них я всегда буду девочкой, чья мать видит будущее. Девочкой, которой всегда благоволит судьба.