Закон Дарвина

Никогда – но перед «сменой власти» недоверие достигло пика и превратилось в откровенное отторжение любых инициатив власти, смешанное с насмешкой. Насмешку вызывал суровый вид молчаливого (на деле – косноязычного и тупого) президента, насмешку вызывали помпезные и на глазах разваливавшиеся «нацпроекты», которыми власть неумело маскировала вывоз из страны огромных бабок в чаянии грядущего – и наступившего – краха привычной жизни и раздела России оккупантами… Наверное, вздумай эта власть на самом деле мобилизовать людей на защиту Отечества – и это тоже вызвало бы смех, и не более. Она – власть – сквернила и смрадила все, к чему прикасалась, потому что разлагающийся на ходу труп не может не обгаживать то, с чем контактирует…

Одной из немногих пиар-удач власти стало создание архетипичного образа скинхеда. Как это ни смешно, но именно это – получилось. Оболганный русский мальчишка превратился в отвратительного бритого громилу, воняющего пивом, непрестанно орущего «хыльхилер!» и караулящего в подъездах «нищазных тыктыкских деватчек», чтобы свернуть им нежную смуглую шейку. В немалой степени поспособствовала созданию этого образа гопота, охотно снимавшаяся в пропагандистских роликах в роли «мерзких скинов» за сто рублей на нос и флягу пива на компашку.

У среднего русского скина с этим образом общего было не более, чем у таможенника Верещагина с его собратьями начала двадцать первого века – вороватыми, жадными, но к месту и не к месту велеречиво брякающими «Мне за державу обидно!».

Средний скинхед был инстинктивно сообразителен, но удручающе малограмотен во всех отношениях – от русского языка до теории ведения уличного боя. Жизнь просто-напросто не способствовала получению знаний, а к живительному (во многих отношениях) источнику Интернета скинхед подключиться нередко просто не мог, потому что либо рос в неполной полунищей семье, либо его родители (чаще всего бывшие работяги, лишившиеся работы в связи с очередной «модернизацией») бухали в унисон беспробудно – и денег просто не хватало на жизнь. Что в том варианте, что в этом. Обладал он и природными храбростью и верностью «своим», но чаще всего неразвитыми, зачаточными. О Гитлере знал, что это был хороший мужик, потому что убивал евреев, о России – что ее угнетают хачи и евреи (хотя как соотнести эти несоотносимые вещи – не знал, да и не задумывался над такими мелочами). Налысо почти никто из них не стригся, не носил и бомберов с белыми шнурками (просто потому, что они слишком дорого стоили). Назвать скинхеда дегенератом мог только тот, кто не был знаком с контингентом элитных школ – малолетней нерусью, нарко́тами, извращенцами, прогнатистами, полудаунами и просто денежными бездельниками. К наркотикам – даже легким – скинхед не подходил близко «по идейным причинам». Драться с «хачами» считал своим долгом, но никогда не поднял бы руку на малолетку, заслужи они это хоть сто раз, потому что уличное воспитание диктовало: «Малолетки неприкосновенны». В скинхеды чаще всего приходил после оскорблений, издевательств, побоев со стороны типичных представителей «маленьких, но гордых народов», а то и убийств или изнасилований друзей или родственников, совершенных теми же «гордыми» скотами. Худощавый, русый, с колючими и беспомощными серыми глазами одинокого волчонка, средний скинхед считал службу в армии единственным долгом государству, который нужно было реально отдавать, «потому что все мужики должны служить», хотя и этот святой долг давно превратился в нелепую профанацию. Недоверчивость и злость сочетались в нем с тоской по каким-то мирам и вещам, для которых в скудном лексиконе он не мог найти названий и которые ярко и властно приходили лишь в снах – снах, объяснить которые он тоже не мог, да и не посмел бы…

…Шестнадцатилетний Вовка Семеров был типичным скинхедом вот уже три года.

Впрочем, когда сменилась власть, их тамбовская ячейка притухла почти сразу. Они просто не знали, как реагировать на события и что делать, никакой опыт прошлого не подсказывал выходов. Да и сводился этот опыт к простому: «Пошли, набъем е…ще хачикам!» Но бить е…ще крепким парням с винтовками и рациями, которые патрулировали город на джипах, или даже не расстававшимся с автоматами евсюкам[18] было как-то… Кое-кто, правда, заговорил о партизанах, но как за это взяться и что делать в этой роли – никто толком не знал, да и из оружия в ячейке было только холодное, и еще два тщательно и гордо сберегаемых в одном из подвалов двуствольных ружья 16-го калибра, за гроши добытых в одной из деревень у бабулек. Патронов к ним почти не было.