Закон Дарвина

Грузовик остановился, взрыл песок, мальчишек опять резко мотнуло, положило друг на друга. Они начали подниматься, и тут со стуком откинулся задний борт, послышался крик команды:

– Пошли наружу, ну!

Ребята начали спрыгивать на изрытый песок. Только теперь Вовка заметил сбоку – на песке у ельничка – груды одежды. Несколько евсюков под командой черноусого горбоносого майора, который весело скалил зубы, с матом начали пихать мальчишек к этой одежде. Ребята не шли. Молча не шли, упирались. Вовка упирался вместе со всеми и не понимал происходящего. Тимка цеплялся за его локоть и, кажется, плакал.

– Чего толкаете?! – нелепо крикнул кто-то. Нелепо, тонко и жалобно.

– А ну, пошли раздеваться! – заорал черноусый почти без акцента и дал поверх голов мальчишек длинную очередь из укороченного «калаша», перехватив его с бедра.

Раздался стонущий животный крик – крик непонимания и испуга. Мальчишки – кто быстрей, кто медленней – стали перемещаться к одежде, но сами начали раздеваться только после еще нескольких очередей поверх голов, переглядываясь и вздрагивая, медленно, словно ждали, что сейчас кто-нибудь отменит этот приказ. Почти все зачем-то аккуратно складывали одежду и обувь. Ставя свои кроссовки, Вовка с каким-то тихим ужасом понял, что видит все-все очень четко, до мельчайших песчинок и каких-то белесых волосков на травинке. Потом он подумал, что вот сейчас можно прыгнуть в ельник и… он – он прыгнул и убежал. Убежал в мыслях, остро пережил чувство свободы… и очнулся, когда понял, что тяжело загребает ледяной влажный песок босыми ногами в направлении края карьера. Почему-то совсем не было холодно, наоборот – голова горела, а остальное тело не ощущалось, было словно шарик с гелием, плыло по воздуху.

Подгоняемые пинками и ударами прикладов, мальчишки, нелепо спеша, выстроились на краю оврага. Вовка медленно оглянулся через плечо и увидел внизу…

Он сразу отвернулся и попытался сглотнуть. Не получалось – глоток застрял где-то под горлом и заставлял икать.

– Вован, Вовчик, Вовка, – прошептал Тимка. – Вовка, это чего?

Преодолевая вязкое сопротивление воздуха, Вовка обернулся и сглотнул. Пулеметы в двадцати шагах от них перезаряжали. С лязгом и каким-то металлическим журчанием. Вовка не знал, что это за пулеметы, и ему вдруг стало страшно обидно за это незнание. За крайний пулемет развалисто уселся толстый мордатый евсюк. Он курил, глядя на пацанов водянистыми глазами в белесых ресницах – глазами откормленной свиньи. Еще несколько евсюков уже рылось в мальчишеских вещах, по-хозяйски набивая разной фигней большие рюкзаки.

– Вовчик, что это?! – тормошил его Тимка. – Вовчик, за что нас?! Воооовчииик! – И вдруг крикнул: – Маааа!!! – рванулся из строя, подальше от края – черноусый пнул мальчишку в живот и засмеялся, когда тот отлетел к остальным и скорчился.

Кто-то в шеренге заплакал. Еще кто-то отчаянно крикнул:

– Не надо, вы что, не надо!

Вовка помог Тимке подняться. Тот был с синевой и шевелил губами.

– Не надо, не стреляйте! Ну пожалуйста! – кричал кто-то. Еще чей-то голос буркнул:

– Заткнись ты, ну…

– Ну что, арийцы? – спросил черноусый. – Давайте, делайте так! – Он выкинул руку вверх: – Слава России! – и засмеялся. – Ну давайте! Молитесь, свиньи, что смерть легкая будет… Готово там? – Он отошел в сторону, поглядев на пулеметы. – Давайте, валите этих свиней.

Плакали двое или трое. Почти все остальные тупо смотрели перед собой непонимающими взглядами. Вовка тоже поймал себя на том, что смотрит в ближайший ствол и не может оторваться. Толклись обрывки мыслей – надо повернуться и прыгнуть… упадешь с такой высоты – костей не соберешь… а какой желтый песок… в такой осенний день – и такой яркий песок… а мама, что с мамой?!

– Ну не надо, ну не надо же! – твердил чей-то голос. – Ну пожалуйста – не надо! Ну пожалуйста, ну не убивайте меня, ну не надо! Дяденьки, не надоооо!!!

– Суки! – вдруг крикнул кто-то. – Суки е…ные, хачье сраное, мало мы вас мочили! Все равно наша возьмет! Все равно наша возьмет, пацаны, не бойтесь! Пацаны, слава России! Паца…

Пламя на конце пулемета было неожиданно беззвучным – и мгновенно заполнило весь мир…

…Вовка пришел в себя от ночного холода. Он закашлялся, начал задыхаться, потом сплюнул со стоном в сторону что-то густое – и дышать стало легче. Не шевелились ноги – в диковатом свете луны, делавшем все вокруг одинаковым, Вовка не сразу понял, что поперек них лежит кто-то.

Болела грудь – тупо и как-то глубоко. Вовка заскребся руками, кое-как повернулся, охнул от боли… и уткнулся взглядом в недоуменные серебряные глаза Тимки, лежащего слева. Нижняя губа Тимки жалобно отвисла, и Вовка спросил:

– Ты чего? – а потом понял, что Тимка мертв. Убит. Расстрелян. И он, Вовка, тоже расстрелян, но почему-то жив.