Закон Паскаля

Они просидели до утра. Ада много раз уходила на кухню греть чайник, и он почему-то боялся, что не вернется, прислушивался к шагам, когда шла по коридору. Оказалось, что студенческие годы провели рядом, на Моховой: он в Геологоразведочном, она — в Университете. Удивлялись, что не встретились ни разу на вечерах в клубе МГУ, что нет общих знакомых.

Их юность, с песнями Окуджавы, с Политехническим, с поездками на целину, с апрельским днем, когда отменили лекции и они пошли на Красную площадь с плакатами «Даешь космос!», с бесконечными разговорами о решениях Двадцатого и Двадцать второго съездов партии, с многочасовыми бдениями в длиннющей очереди у Манежа, с «Ивановым детством», идущим в «Метрополе», — все это сделало их похожими и понятными друг другу. Словно вещество их душ имело одинаковую формулу. Так в перенасыщенном растворе выпадают кристаллы, разные но форме, но одинаковые по свойствам своим.

Специальностью Ады было мерзлотоведение, и она, чертя на листочке уверенно понятные ему рисунки, рассказывала, что главной проблемой строителей ГЭС на Севере стала задача сохранения вечной мерзлоты в теле плотины. И их отдел работает над созданием мерзлотной завесы. В прошлом году она шесть месяцев прожила в маленьком домике возле строящейся ГЭС. Соседом был американец, тоже мерзлотник. Жили дружно и весело, учили друг друга языку, и сейчас он пишет ей с Аляски забавные письма со смешными рисунками.

Утром заглянула соседка, спросила, не хотят ли оладий горяченьких с брусничным вареньем, и по тому, как сразу после стука, не дожидаясь ответа, открыла женщина дверь, Сергей понял, что вот такие, как он, засиживающиеся до зари гости здесь не редкость и нет к ним ни скользкого коммунального любопытства, ни сомнения в дозволенности вот так, запросто, постучать и тотчас толкнуть незапертую дверь.

И все же, когда вызвался проводить до работы, Ада сказала:

— Не стоит. Вас ведь здесь не знает никто.

Пока переодевалась, шурша за спиной шелковым, уходила умываться на кухню, разглядывал с тупым вниманием розовые фиалки на подоконнике.

Простились на углу. Глядя на белый отложной воротничок кофты из «Ничре найлона» — в глаза почему-то уже трудно было смотреть, — Сергей спросил разрешения зайти, когда снова окажется в поселке.

— Конечно. Буду рада, — сказала легко.

Шел к гостинице и чувствовал себя очень глупо: в руке, растопырив пальцы, нес литровую банку с грибной икрой: всучила насильно. И еще чувствовал себя побитой собакой. Но в гостинице на шутки и намеки ребят ответил неожиданно честно:

— Зря веселитесь. Как говорится, не обломилось, о чем, кстати, совершенно не жалею. Хорошая девочка.

— Этой девочке, по моим скромным подсчетам, уже тридцать стукнуло, — сказал Коростылев, славящийся умением быстро заводить короткие знакомства.

— Тебе уже за сорок, а как был кустарь-одиночка, так и остался, — огрызнулся Сергей.

Ребята захохотали, оценив изящно сформулированный грубый намек, и потом, когда уже шатались по тундре, долго дразнили Коростылева удачным прозвищем.

В поселке очутились снова лишь через три месяца. Сергей боялся, что не найдет дом, но выручила профессиональная привычка запоминать приметы. Окно на лестнице так и не застеклили, хотя к тридцати уже на дворе мороз подбирался. Соседка, та, что оладьями угощала, не узнала его, обросшего, в торбозах, в дохе романовской. Но охотно объяснила, что Адочка в отпуск на материк уехала; четыре месяца за два года набралось неиспользованных.

В Москве, несмотря на поздний час, встречала в Домодедове Светлана. Незнакомо осунувшаяся, притихшая.

Часто плакала без видимой причины, и уже ни цветов под дверью, ни конвертов загадочных. На юг, как собирался, решил не ехать, остался у нее коротать отпуск счастливым и работящим хозяином. Починил все ущербное, наладил в коридоре антресоли. Отыскивая в ящике кухонного столика фарфоровую ручку крана для мойки — на старой сорвалась резьба, — наткнулся на странную квитанцию. Оплата в сберкассе пяти рублей на счет родильного дома.

— До чего же ты мужик у меня рукодельный, — похвалила вечером Светлана, увидев вместо обмотанной тряпицей, протекающей ручки новую. И вдруг встревоженно:

— Где взял?

— В столе нашел. Все по правилам, как ты любишь, раз горячая — с красной пуговкой.

Она сделала невольное движение к столу, но, видно, спохватилась. Переставила бессмысленно хлебницу, заглянула в заварочный чайник.

— Надо бы свежего уже, а? — взгляд затравленный.

— Надо, — спокойно согласился он, — вроде заслужил.

Утром квитанции не оказалось на прежнем месте. Проверил. Но запретил себе думать о ней, потому что жалка и испуганна была женщина, живущая рядом, потому что впервые почувствовал к ней сострадание и нежность.

Новые чувства эти оказались и сильней, и неистребимей, и мучительно сладостней прежней ревности, боязни потерять, отдать другому, наверняка превосходящему его, Сергея, в удачливости, уме и красоте.

Через месяц они расписались.

* * *