Закон семьи

Внезапно в ней вскипел гнев, как хаш, наваристый горячий бульон, который ее мать на старой родине варила из говяжьих копыт. Теперь в животе Тамар все клокотало, как этот острый суп в кастрюле.

Она резко обернулась к Цви:

– Ты хочешь поговорить? О чем? Хочешь объяснить мне, как хорошо, что нашего ребенка нет рядом? Что это была воля твоего бога? Наплевать мне на твоего бога!

Цви испуганно уставился на нее, казалось, он вслушивается в темноту коридора.

– Мать не должна это слышать, – сказал он.

Тамар издевательски рассмеялась:

– Ты до сих пор ее боишься? А ведь она уже совершила самое ужасное, что только могло с нами случиться. Что еще она может нам сделать?

– Тамар, я не знаю, что произошло, но я прошу тебя увидеть положительные стороны. Нас как будто избавили от трудного экзамена. В конце коцов, это все для нашего блага!

– Для твоего, может быть, – сказала она, забыв привычное смирение, которое ежесекундно демонстрировала. Как постоянно говорила ее мать: в гневе она забывалась. Тамар почти обрадовалась, что еще не разучилась чувствовать. Значит, не угас в ней еще огонь, который сейчас был нужен пуще прежнего?

– Для твоего блага тоже, – настаивал Цви, умоляюще глядя на нее: – Как бы мы вырастили здесь ребенка? Это неподходящее место и неподходящее время. А ребенок… – От Тамар не ускользнуло, как тщательно муж избегал слов наш ребенок. – … сейчас в безопасности и тепле.

– Но ты ведь даже не знаешь, где он! Как ты можешь быть уверен, что ему хорошо? Мы должны о нем заботиться, он должен быть у своих родителей, тебе это непонятно? – с укором сказала она. – Мы его породили, из моей плоти, равно как и из твоей.

Лицо Цви выражало сомнение. Оно читалось в его круглых наивных глазах, в тонких морщинах на лбу.

– Ты мне не веришь? – устало спросила она. – Яд, которым брызжет твоя мать, подействовал? Ты считаешь, я была с тобой нечестна?

Он шаркал ногами по половицам. Опустил взгляд.

– Я уже не знаю, что думать, – сказал Цви. – Я только знаю, что ребенок не был евреем, поскольку его мать не еврейка. И от меня он или нет, роли не играет. Он не был частью нашего сообщества.

Скудный огонь в Тамар резко угас.

– Ваше сообщество, – прошипела она, – оно для тебя всё, я права? Перед ним отступают кровные узы между отцом и сыном, любовь между мужчиной и женщиной. И человечность. – Она медленно покачала головой.

Котел пронзительно зашипел и завопил, как живой, Тамар быстро сняла его с огня и налила кипящей воды в чайник.

– Этого я не могу изменить. Только бы… – Она запнулась.

– Что? – Цви взглянул на нее – виновато, беспомощно. Он не будет бороться, Тамар это прекрасно знала. Но он был ее мужем, которого она хотела бы уважать и почитать, если бы обстоятельства сложились по-другому.

– Только бы я нашла тогда в себе силы и мужество уйти с ребенком, пока он был еще в моем животе. – Тамар перешла на шепот: – Я хотела это сделать! Но потом нахлынули стыд и страх. И стало уже поздно. Вы оказались быстрее моего инстинкта, вы меня обошли. Но я уйду, очень скоро, поверь мне.

– Ты там на улице одна не выживешь, – в страхе промолвил Цви. – Скоро наступит зима, куда ты подашься?

Тамар пожала плечами:

– Кто-нибудь мне поможет. Если бы я тогда рискнула, если бы я только попросила о помощи, мне бы удалось справиться. Сейчас бы все было по-другому. А теперь уже поздно!

Собственные слова испугали Тамар. Она опять, как и при пробуждении, ощутила, как ее накрывают с головой темные волны холодного моря. И ее тянет ко дну.

– Лучше оставить все как есть, – сказал Цви, и было слышно по его интонации, что он старается верить собственным словам. – Мои родители успокоятся, как только все снова пойдет своим чередом.

– Ты знаешь, что это неправда. Твоя мать и дальше не захочет признавать нашу связь, даже если твой отец ничего не имеет против меня. Что будет, если я опять забеременею, Цви? Тогда для младенца найдут такое же решение?

Он снова завозил ногами по истертым половицам:

– К тому времени все может измениться. Ты лишь должна образумиться, стать одной из нас, тогда мы сможем иметь детей. Сколько захочешь, Тамар.

Она безрадостно засмеялась:

– Какой же ты дурак, Цви. Теперь-то я точно не сдамся, понимаешь? И единственный ребенок, которого я хочу, этот – которого вы просто отдали. И если ко мне когда-нибудь вернется здравый рассудок и я выберусь из этого невыносимого тумана во мне и вокруг меня, я начну его искать.

Словно растратив всю свою энергию на эти последние фразы, Тамара мгновенно так обессилела, что не удержала пустой котел. С глухим звуком он упал на пол.

Не нагибаясь за ним и не говоря больше ни слова, Тамар прошла мимо мужа в каморку, сняла шаль, упала на неубранную постель, завернулась в одеяло и закрыла глаза. Ей хотелось только одного – спать. Чтобы снились белые и золотистые крыши Смирны, рука матери, гладящая ее по лицу. Спать и никогда больше не просыпаться.

15

Понедельник, 29 октября 1923 г.