Закон семьи

Затаив дыхание, она выскользнула из-под тонкого одеяла, набросила шаль поверх ночной рубашки. Трясясь от холода, она выскользнула из квартиры и поднялась по лестничному пролету в уборную. Кровотечение еще не прошло, поэтому она клала в трусы комки старых газет, которые впитывали большие объемы. Тамар знала, что и эти выделения скоро прекратятся – через несколько дней точно.

Облегчившись и засунув в трусы новые обрывки газет, она вернулась в квартиру и прошла в кухню. Зажгла газовую плиту, бросила несколько угольных брикетов в стоящую в углу печь, ожидая, когда сухое тепло медленно наполнит кухню.

В квартире было тихо, семья еще спала. Тамар ценила возможность побыть некоторое время наедине с собой. Присутствие свекрови и раньше было для нее невыносимо. Теперь же с каждым днем становилось еще невыносимее. Свекор Аври был дружелюбен с ней, но дома бывал редко, иногда Тамар не видела его по несколько дней. Он был гостем в собственном доме, проводя время то в синагоге, то в пекарне, то на охоте за съестным. Свекровь Рут была, в отличие от своего мужа, все время дома, и Тамар страшилась и ненавидела ее. Один вид сухопарой фигуры Рут вызывал у нее отвращение. Что теперь ждать от этой женщины, не хотелось даже думать.

Присутствие Цви Тамар по прошествии родов она тоже тяжело выносила. Он был хорошим мужем, мягким, дружелюбным, но если она поначалу надеялась, что он вступится за нее, будет бороться за свою маленькую семью, то она горько обманулась. Семья

означало для Цви только одно: его родители. Он им беспрекословно подчинялся.

Что ж, Тамар давно подозревала, что сопротивления от него не дождешься, если родители откажутся признать их общего ребенка. Поэтому последние недели беременности ее настроение было мрачным. И потому она не позволяла маленькому существу, подраставшему в ней, завладевать ее мыслями и мечтами. Тамар оказалась права, но каким же жалким и ничтожным был ее триумф. Все было ничтожно, вся ее жизнь, ее тело, ее бытие.

…Легкий озноб пробежал вдоль спины, словно смерть щекотала ее пером черной птицы. После всего, что Тамар натерпелась, после потери родины, смерти родителей, бегства… и даже после слабого проблеска надежды первых недель любви к Цви в Галиции, беда настигла ее здесь, в Берлине. Ее народ, армяне, пережили ужаснейший геноцид, и именно ей удалось бежать. Теперь это казалось ей ошибкой, которую судьба наконец-то исправила. Ее жизни тоже пришел конец.

До чего странна прошлая жизнь, думала Тамар, помешивая кочергой в печи, так что угли разгорелись и красные искорки весело заплясали. От прошлой жизни было не так просто отказаться. Даже в этой черной долине, этой вечной меланхолии, в которой она плавала, как в жидком мазуте, старая жизнь пробивала себе дорогу и требовала хотя бы крошечной искорки. Жизнь принуждала ее питаться, требовала воды, тепла и не отпускала ее. Тамар с удовольствием бы сбросила ее как старое платье, которое больше не нужно, но жизнь липла к ней, стучала, бушевала и свирепствовала, лишь бы она не сдавалась. И как механизм, который ничему другому не обучен, Тамар повиновалась и продолжала жить. Она должна жить, ведь непременно наступит день, когда у нее хватит достаточно сил и мужества покинуть эти стены и заняться поисками.

Если бы только она внутренне не омертвела, как ветки оливкового дерева, засохшие, но с виду еще красивые, она бы уже давно взбунтовалась.

От скрипа дверных петель Тамар подскочила от испуга. В полумраке перед ней на кухне стоял Цви. Смущенно и как-то неуклюже он обнял ее за плечи.

– Шалом, Тамар. Как тебе спалось?

– Шалом, Цви.

Она вывернулась из его объятий, прошла в кладовку, вынула хлеб и маргарин, сахарин и баночку с чаем. Если всё время что-то делать, двигаться, было гораздо легче. Главное, не останавливаться, не задумываться надолго. Она спиной чувствовала взгляды Цви.

– Нам нужно поговорить, – тихо сказал он.

Тамар вздрогнула, но продолжала как ни в чем не бывало работать: отрезала кусок хлеба, вытерла запачканные мукой руки о ночную рубашку, намазала хлеб маргарином – тонюсеньким слоем. Даже прогорклый жир был в эти дни роскошью, и Рут ревностно следила за его экономным использованием. Тамар налила в чугунный котел воды и поставила на газ. Затем насыпала в чайник горстку чая, лишь столько, сколько необходимо, чтобы налитая после кипения горячая вода чуть окрасилась в коричневый. И все время в голове у нее крутились слова мужа. Поговорить. Нам нужно поговорить.

Она ощутила во рту привкус крови.

Говорить было не о чем, хотя она и желала, чтобы было по-другому. Если бы у нее были силы, она попыталась бы еще раз, накричала бы на Цви, упросила бы искать ребенка, не бросать его на произвол судьбы. Но она больше не могла.

– Скажи, – муж подошел сзади и схватил ее за руку, – ты меня вообще слышишь? У меня такое чувство, словно ты не здесь.

– Вы бы этому обрадовались, – пробормотала Тамар, не оборачиваясь.

Однако Цви прекрасно ее понял, отпустил руку и переспросил:

– Что ты сказала?