Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Становилось ясно, что Людмила Петровна, так или иначе, не оставит этого ребенка у себя. И вопрос только в том, будет ли Коля жить в Подолье у Михаэлисов или в Тотьме у Николая Васильевича. Несчастный ребенок! И подумалось о мальчике-сироте, который здесь каждый день ходит просить милостыню. Коле просить милостыню не придется, но чувство сиротства не минует его, если он с такого раннего возраста будет жить без отца и без матери... Со всей решительностью Шелгунов написал Людмиле Петровне: «...вижу, во-первых, что Маша никогда не собиралась ко мне, как писала ты ранее, а во-вторых, что Колю решили спровадить во что бы то пи стало из родительского дома. А потому уж я, конечно, пожелаю иметь его у себя и не уступлю Маше». Его глубоко возмутило намерение Людмилы Петровны спровадить своего ребенка хоть в Подолье к сестре, хоть в Вологодскую губернию к бывшему мужу, а самой остаться в Швейцарии. Видимо, в оправдание свое она писала, что нездорова, но Шелгунов уже видел: ее истинная болезнь - растущий эгоцентризм, и в конце письма к ней добавил холодно и резко: «Насчет твоего пребывания за границей спрашивать не стану, ибо понял твою болезнь».

Людмила Петровна в одном из писем пренебрежительно упомянула о том, что Феня, святая простота, даже за границей пожелала соблюдать пост, - и Николай Васильевич обиделся за Феню. Он успел убедиться в Сибири, что в этой скромной девушке глубоко заложено крестьянское воспитание, уж она бы не отослала от себя своего ребенка ни при каких обстоятельствах.

Постоянство - это достоинство - вот что следует понимать Людмиле Петровне, и он написал ей. «Феню считаю молодцом, что она не отстает от обычаев и правил, которые считает хорошими... Кланяйся ей».

Пришло от Людмилы Петровны новое письмо - она горько жаловалась на свою судьбу. Как ей плохо! Серно-Соловьевич помешался в уме, и уже приходится прятать от него Колю. Терпеть его безумие - выше сил человеческих... Николай Васильевич почувствовал, что, несмотря ни на что, ему ее ужасно жаль. «Сию секунду получил твое письмо и сделалось мне так тяжело, тяжело, как бывало только в равелине, да в Тотьме раза два, - написал он Людмиле Петровне. - Ты там, а я здесь, и нам обоим дурно. Кому это нужно? Я боюсь сказать, что мне хуже... Какое бы написал я тебе письмо, если бы мою корреспонденцию не читала полиция».

В марте она уже прямо и, кажется, с некоторым замешательством спрашивала: как ей быть? Он отвечал, что вопрос может быть решен просто. Главное, любят ли она и Серно-Соловьевич друг друга и могут ли любить. Если нравственные связи между ними порваны, от пансиона в Женеве она должна отказаться - только так можно сохранить свое достоинство. А что касается Коли - что ж, она может прислать ребенка из Швейцарии к нему в Вологодскую губернию.

Он послал прошение губернатору о переводе его, ссыльного Шелгунова, из Тотьмы в Великий Устюг. Он жалел уже, что сразу не поехал туда - в соответствии с первоначальным решением губернатора. Великий Устюг, судя по рассказам, был вдвое больше Тотьмы. Подал он прошение 19 марта, а уже 25-го получил разрешение.

Наступала распутица, и с отъездом надо было поторопиться.

В Великом Устюге Шелгунов поселился в избе, которая показалась ему очень удобной, но хозяева могли предоставить только одну комнату, а он уже рассчитывал на приезд Коли. Малышу нужно было нанять няньку, значит, одной комнатой не обойтись. Но хозяин взялся в течение месяца выстроить для своего постояльца флигель.

Людмила Петровна сообщала, что Феня с Колей уже выехала из Швейцарии в Петербург. Рассказывала в письме, как плакал Миша, когда наступил момент расставания с Феней, она, уезжая, решила к Людмиле Петровне не возвращаться. Это можно было понять, но Мишу Николай Васильевич от души пожалел.

О том, что маленький Коля уже в Подолье, у бабушки, Николай Васильевич узнал из ее письма. Евгения Егоровна спрашивала, высылать ли Колю к нему или оставить, пока подрастет, у нее в деревне. Задавала этот вопрос, видимо, только так, из приличия, вполне уверенная, что он ребенка возьмет. Поэтому дальше писала, что ему надо няньку приискать на месте. В Петербурге такую, чтобы согласилась выехать, не найти. Это означало, что и Феня не согласна ехать в Вологодскую губернию. А он-то, признаться, надеялся, что приедет именно Феня...

Весна в Великом Устюге наступала поздно, лишь в начале мая по реке Сухоне прошел ледоход. А в конце мая трава едва начинала зеленеть и березы еще не распустились.

Флигель в четыре комнаты с передней был готов. «Хоть бы приехал скорее Коля. Впрочем, сомневаюсь, чтобы он заполнил окончательно пустоту»,- написал Шелгунов Людмиле Петровне. В другом письме повторял: «Коля не заполнит всей пустоты, и в сердце еще остается свободное место... только что же с ним делать? Разве наклеить ярлык и написать: «Отдается внаем»?

Но кому нужна старая квартира!» - Кажется, в самом деле - никому...