Законник

Гулевский откинулся в кресле, грустно оглядывая многолетний свой кабинет, который покидал навсегда. Из коридоров доносились позвякивание посуды, топот ног и возбужденные голоса, – сотрудники накрывали прощальный стол. В сущности, пора было выходить, – верная Арлетта уже дважды намекающе заглядывала.

Должен, правда, еще подъехать Стремянный. Гулевский передавал часть своей библиотеки в дар Академии. И Женя второй день перевозил книги из его квартиры и с дачи.

Гулевский уезжал. За рубежом ждал годичный контракт на чтение цикла лекций. Пока – годичный. Что будет дальше, старался не думать. Только вот непослушная душа ныла и, будто протестуя, не давала спать по ночам.

Что ж, пришла пора прощания! Он решительно прихлопнул себя по коленям. Даже начал подниматься. И тут среди затушеванного гула уловил вороватое цоканье подковок от порога кафедры в сторону его кабинета. Чужих подковок. Охваченный нехорошим предчувствием, Гулевский уставился на дверь.

Вошел низкорослый человек с нездоровым румянцем на отекших книзу щеках и болезненно красными, слезящимися глазами. Прежде чем закрыть за собой дверь, робко улыбнулся. Только тогда Гулевский окончательно уверился, что перед ним Юрий Михайлович Судин.

– Извиняюсь, что без звонка. На допрос опять вызывали, – сообщил Судин, неуверенно опускаясь на стул. – Меня ведь теперь кто хошь туда-сюда.

Он изобразил ладошкой движение маятника.

– Признавайся, говорят, что сын – преступник. А то хуже будет. И сами от собственной смелости аж обоссываются, – он хихикнул. Гулевский, наконец, разобрал, что Юрий Судин совершенно пьян. – А чего не признаться? Ему теперь все едино – преступник, нет ли.

– Почему вдруг все едино?

– Как то есть? – Судин озадаченно прервался. – А чего мертвецу?

– П-почему мертвецу? – Гулевский с усилием сглотнул.

– Так утонул мой Егорша позавчера на Красном море во время дайвинга. Десять лет по всем морям да океанам нырял. Дипломы на глубинное погружение имел. А тут вдруг в луже. Клапан какой-то отказал. Знаем мы этот клапан… Да будет из себя изображать! Будто не знаешь, – рассердился он.

– А почему собственно я должен знать? – недоумевающе переспросил Гулевский.

– Потому что потому, – Судин раздраженно обернулся на посторонний звук. В щель протиснулся носик Арлетты.

– Выйти вон, когда без разрешения!.. – выкрикнул он сорвавшимся голосом. Обвисшая кожица на истончившейся шейке гузкой мотнулась в такт движению. От неожиданности Арлетта захлопнула дверь, едва успев выдернуть собственную голову.

– Нервы стали, – извинился Судин. С особенной ухмылочкой оглядел Гулевского.

– Вы что? – холодея, догадался Гулевский. – Всерьез полагаете, что я имею отношение к гибели вашего сына?!

– Чего уж теперь хитрить, – Судин лукаво погрозил пальчиком. Выдохнул тяжко. – Моя беда, что недооценил тебя. Думал, и впрямь юродивый! А ты непрост оказался. Эва, как сумел коны разбросать. Прямо в масть!

Он уважительно поцокал.

– Но я не в обиде. Мой твоего замочил. Ты – моего. Баш на баш получается. Так что предлагаю ничью. Может, замолвишь перед Томулисом? Мне б только к папе пробиться. Я б объяснился. Ведь они все не так поняли!

– Убирайтесь-ка вон! – потребовал Гулевский. – Или желаете за шиворот?

Рык его разнесся по кафедральным коридорам. Все смолкло. Судин опасливо поежился.

– Значит, не сведешь, – резюмировал он. – Того и боялся. Да и вообще это я на всякий случай. Дай, думаю. Так-то понимаю: кто ж такое прощает? Тем более, когда сверху оказался. Тут уж – до упора!

Он ткнул кулачком к полу. Поднялся, качнувшись. Хотел что-то добавить на прощание, да передумал. Лишь выходя разудало махнул рукой.

Катя Потапенко давно уж выстроила членов кафедры в шутливом почетном карауле и нетерпеливо поджидала, чтоб убрался странный посетитель. Едва дождавшись, поспешила к кабинету, который с завтрашнего дня ей предстояло занять.

– Илья Викторович! Ау! – еще из коридора, бодреньким тоном заговорила она. – Разрешите доложить. Народ к разврату собрался! Заждались своего атамана! – улыбаясь, распахнула дверь. – Господи! Илья Викторович! Да как же это?!

Гулевский, мертвенно бледный, с искаженным лицом рвал на себе ворот.

* * *

Очнулся Гулевский в одноместной реабилитационной палате госпиталя МВД. Какая-то тень заслоняла от него льющееся через окно весеннее солнце. С усилием размежил веки и буквально воткнулся в тревожные, огромные, снизу, глаза Беаты.

– Наконец-то! – она заплакала.

Гулевский прислушался, – из коридора доносилось знакомое рокотание, сопровождающееся женским хихиканьем.

– Женька, кто ж еще?! – подтвердила Беата. – Хочу раскладушку в палату. А они уперлись. Вот он и обаяет.

Слабым движением Гулевский попросил ее пригнуться.

– Только не уходи, – прошептал он.

– Даже не надейся.

Должно быть, за время болезни сдерживающие центры совсем отказали, – глаза Гулевского наполнились влагой.