Взгляд скользил по лицам горожан, выискивая хотя бы одно доброжелательное, но те, словно окна в непогоду, выглядели закрытыми и неприветливыми.
Я повернулась к торговым прилавкам и обнаружила полковника, стоящего с пакетом в руках. Рент казался мрачным. Он словно разом постарел еще на несколько лет. Широкий лоб пересекали глубокие морщины, пышные усы уныло повисли, длинные седые волосы трепал поднявшийся ветер, а широкие плечи поникли, как под тяжелой ношей. Наши взгляды на секунду встретились, но полковник тут же отвел глаза, и я поняла, что между нами все кончено. Хотя, как может закончиться то, что толком и не начиналось?
Воздух стал плотным, вязким, заполненным белыми мушками. Они кружили перед моим лицом все быстрее, шум толпы стал отдаляться, и я почувствовала, как ускользает сознание, как немеют губы, каким тяжелым становится дыхание…
Боже, нет. Я должна взять себя в руки. Нельзя показывать слабость. Только не сейчас.
Я крепко сжала кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони, вскинула голову и двинулась к стоянке ребсов. Шаг. Еще один. И еще. Люди расступались, где-то вдали звучали музыка и громкий смех, а я шла вперед и не видела перед собой ничего, кроме высокого купола собора и цепляющихся за его шпиль облаков.
Я почти не помнила, как добралась до дома, как разделась и выпроводила приставшую с расспросами Ильду, как легла в постель и попыталась забыться сном. Сознание происходящего вернулось лишь поздно ночью, когда стихли все звуки, и на город опустилась тоскливая тишина. Она была сродни той, которая засела в моей душе. Правда, это не мешало хороводу мыслей, что кружили подобно аваданской карусели.
Почему я так легко поддалась на поцелуй пирата? Как позволила втянуть себя во всю эту историю? И можно ли было как-то избежать того, что произошло?
Я снова и снова возвращалась к минувшему вечеру, находила сотни достойных ответов, которыми могла бы отделаться от Кейна, и каждый раз понимала, что ни один из них ничего бы не изменил. С самого первого дня нашего странного противостояния Кейн загонял меня, как добычу, и на Авадан пират пришел с одной единственной целью – завершить эту охоту, добить, сложить в охотничью сумку упрямый трофей. Правда, я никак не могла понять, зачем? Почему один из самых могущественных и знатных людей Уэстена решил меня уничтожить? Я ведь не сделала ему ничего плохого, так откуда столько убийственной ненависти? И для чего он выбрал такой унизительный способ расправы?
Внутри все горело огнем от обиды и желания поквитаться с мерзким ублюдком, разрушившим мою жизнь, и я обдумывала планы мести, но все они казались нежизнеспособными.
Что может обычная женщина в мире, где всем правят мужчины? Последние пять лет я только и делала, что пыталась выжить и удержаться на плаву. Сколько уловок приходилось применять? Сколько раз я рисковала, используя свою магию, чтобы добиться списания долгов у мясника и молочника? Сколько улыбок расточала кредитору Зайнису? Как старательно избегала ловушек, расставляемых местными ловеласами! И что? Одна нелепая прихоть Кейна, и все мои усилия оказались напрасны.
Я примерно представляла, что меня теперь ждет. Пара-тройка дней – и большинство нанимателей откажутся от моих услуг, в лавках закроют кредит, а господин Вейс попросит освободить жилье, потому что у него «жена и две дочери, которых не должны касаться грязные слухи». И что тогда делать?
Не в силах справиться с отчаянием, поднялась с постели и подошла к окну. Мысли в голове бродили самые мрачные. Выход… Где его искать?
Добропорядочные уэстенцы, как и их предки-колонисты, слишком нетерпимы в вопросах морали, а я посмела нарушить самую главную заповедь – попрала все правила приличия и выставила свой грех напоказ. Непростительное деяние! Если бы я встречалась с Кейном тайно и скрывала эту связь от окружающих, то те, даже узнав об этом, лицемерно сделали бы вид, что не в курсе происходящего. Я оставалась бы уважаемой женщиной, а уэстенские дамы могли бы радоваться тому, что соблюдены все приличия. А теперь… Я ведь сама сделала все, чтобы избежать скандала, и никто не видел, что Кейн действовал против моей воли. Зато все видели наш поцелуй, и теперь лицемерные горожане уверены, что он произошел по моему желанию. Боже, что же делать-то?
Один раз… Достаточно оступиться один-единственный раз, и от тебя отвернутся все. Особенно будут усердствовать женщины. О, они, как никто другой, умеют облить «грешницу» презрением! Никогда не понимала этого ханжества и жестокости. То, что мужчине легко сходит с рук и признается обществом милой шалостью, женщину способно погубить на веки вечные.