Законы стаи

Один из лакеев метнулся, распахнул дверцу кареты, второй в это время, согнувшись, разложил резные складные ступеньки. Оба они вытянулись во фрунт. Всадники спешивались. На всех одинаковые форменные плащи. Да и кони одной масти — рыжие. В полумраке кареты кто-то завозился. Лакей протянул руку и, тяжело опираясь на подставленную ладонь, показался пассажир.

Дорогущая шуба в пол распахнута. Под ней что-то шелково-бархатно-атласное — покрытое обильной золотой вышивкой и посверкивающее камнями. Голову прибывшего украшала сложная конструкция из фетра, золотого галуна и какой-то массивной броши, крепящей к ней пучок перьев.

— Если бы не рост в полтора метра, я бы решил, что к нам прибыл сам Киркоров! — Оскар произнес это совершенно серьезно, и я невольно рассмеялась.

Что-то в этом помпезном появлении напоминало торжественный выход на сцену поп-звезды. За яркими красками одежды и всеобщей суетой вокруг важной персоны как-то терялось понимание того, что вот этот мужичок и есть мэр города.

Лет сорок, коренастый, плотный, с пивным животиком. Я обратила внимание на мешки под глазами и сеточку кровеносных сосудов на румяных щеках и носу. Я, конечно, не спец, но мне кажется, это последствия несколько неумеренного образа жизни. Ну, лишние пирожные-шашлыки и любовь к вину либо пиву.

Оскар быстро обернулся на стоящих за нашей спиной людей — посмотреть на эту диковинку спустились со второго этажа даже плотник с помощником. Оскар коротко глянул на барона, тот кивнул ему и продвинулся вперед, встретив мэра в дверях собственного замка.

Мэр снял шляпу, напоминающую треуголку, обнажив лысеющую голову и жиденькие остатки волос, собранные в короткий хвостик. Я обратила внимание, что в отвисших мочках ушей у него крепятся тяжелые, массивные серьги.

Конечно, я видела в этом мире высокородных, пусть и издалека. И да, некоторые мужчины носили серьги, но, как и в нашем мире, по одной. Мэр снял тяжелые меховые перчатки с обширными раструбами, утяжеленными вышивкой — жирные пальцы были унизаны перстнями сверх всякой меры. Мне даже стало интересно, он всегда так ходит или этот парад богатства в нашу честь?

— Позвольте представиться, господин барон, — мэр улыбался, и его улыбка мне совсем не нравилась.

Барон сухо кивнул и коротко ответил:

— Позволяю.

Ответом мэр явно был недоволен, улыбка увяла, но он вновь неглубоко поклонился и сказал:

— Я мэр города Корра, Эдинг Шертен.

Барон слегка наклонил голову и довольно сухо произнес:

— Барон Болвангер дель Корро.

Воцарилась неловкая пауза. Впрочем, похоже, неловкой она была только для мэра, барон стоял с абсолютно невозмутимым лицом, не приглашая его в дом и не делая попыток завязать разговор. Да и не пристало барону приглашать простолюдина — это понимала даже я.

Все зрители сцены затихли, пауза все тянулась и, наконец, мэр не выдержал:

— Не позволите ли вы пройти в дом, ваша светлость? — в его голосе отчетливо слышалось раздражение.

— Нет. В доме идут ремонтные работы, — барон не извинялся, он просто извещал мэра.

— Ну, тогда в следующий раз жду вас у себя в доме. Уж я-то сумею принять гостя! — мэр повернулся и двинулся к своей карете.

Я обратила внимание, что Шертен не обозначил в своих последних словах, к кому именно они относятся. Нет, так-то понятно, что к барону, но вежливая фраза должна иметь обращение. Он мог сказать: «Ну, тогда в следующий раз жду вас у себя в доме, господин барон». Или то же самое, но добавив «ваша светлость». Не знаю, заметили ли и поняли ли это хамство военные, но среди них начались переглядывания и ухмылки. Похоже, они все же сообразили.

Поэтому, когда вновь заговорил дель Корро, гости снова замерли:

— Мэр, я еще не отпускал вас.

Лицо повернувшегося на голос барона мэра было багровым, а дель Корро продолжал:

— Я хотел бы видеть у себя документы по сбору налогов и переписку с министерией финансов в течение трех дней. Теперь вы можете идти.

Наливаясь дурной кровью, мэр постоял с пол-минуты, покачиваясь с пяток на носки широко расставленных ног и ответил:

— Нужны документы — приедете сами! — он отвесил почти шутовской поклон, подчеркивая собственную мощь и независимость, и весьма ироничным тоном, добавил: — Прощевайте, господин барон!

Улыбались все, даже лакеи у кареты, которые грели уши, даже довольный кучер, который от восторга дерзостью собственного хозяина, смачно хлопнул себя по ляжкам. Военные откровенно скалились, и больше всего это прощание напоминало плевок в лицо…

Я вцепилась в закаменевшее напряженное плечо побелевшего Оскара и зашипела на него:

— Тихо, ты! Обалдел, что ли? Столько морд за раз не набьешь, а на нас Олла и барон! Тихо, тихо! Угомонись!

Оскар шумно выдохнул, пока веселая компания рассаживалась по коням, потом глянул на барона, подхватил его под локоть и сказал:

— Спокойней, отец. Есть хорошая поговорка — цыплят по осени считают.

В глазах барона стояли слезы…