Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

К полудню навстречу транспорту ветерок принес уже и запах дыма. Сначала отдельные, мелькающие среди дыма огоньки сливались в непрерывные нити; затем, после захода солнца, в дыму образовалось мощное, очень красивое зарево.

С приближением ночи зарево краснело и близилось к транспорту. Из-за темной горизонтальной, чуть-чуть кое-где изогнутой линии начали показываться красные струи и язычки. В транспорте все затихло, как бы ожидая чего-то необыкновенного. И действительно, невиданная картина представилась изумленным глазам участников экспедиции. Все пространство, виденное днем, как бы расширилось и облилось огненными струями, почти в параллельных направлениях. Чудная, неописуемая картина! Тарас всю ночь просидел возле палатки, любуясь огненной картиной…

Шевченко по просьбе спутников зарисовал эту почти фантастическую иллюминацию. Рисунок был им выполнен акварелью — тонко и с большим мастерством, — и все вдруг почувствовали по-настоящему, какого замечательного художника забросила судьба в эти края…

Обходя утром свой табор, генерал Шрейбер, командующий всего транспорта, наткнулся на Шевченко. Остановившись возле художника, он долго смотрел на его работу, похвалил ее:

— Ну, если вы сделаете такие рисунки и на Арале, то я, на месте государя, простил бы вам все ваши грехи!

— Нет у меня грехов, ваше превосходительство, — ответил Тарас, опустив голову, — кроме одного — любви к человеку…

— Так… так… — проговорил генерал, возвращая Тарасу его рисунок с откровенной жалостью. Шевченко понял намек. Что было делать?

— Ваше превосходительство, — смущаясь, сказал Шевченко. — Я вижу, что моя работа вам понравилась. Разрешите подарить ее вам на память об этом пожаре…

На следующем переходе Тараса догнал Макшеев с еще одним всадником. С ними была третья лошадь.

— Познакомьтесь, Тарас Григорьевич, это Агау — проводник нашей экспедиции.

Тарас протянул руку проводнику.

— Мы вам привели коня, — продолжал Макшеев. — На коне все же лучше, чем пешком идти.

— Нет, — ответил Шевченко, — я на коне ездить не умею. С опыта детства знаю, что на нем трясет.

— Ничего, научитесь… Галопом значительно лучше, — сказал проводник.

С помощью проводника Тараса усадили в седло, и он попробовал погнать коня галопом.

Конь перешел на быструю рысь, Шевченко сильно затрясло, но вдруг стало прекрасно — как будто его качали на качелях. Конь скакал степью, Тараса то поднимало, то опускало, но в целом все было гармонично. Тело почти сразу привыкло к галопу, и теперь они все трое мчались вдоль каравана, поднимая пыль за собой.

Проскакав весь день, к вечеру Тарас сказал:

— Надо искать место для ночлега.

— Едем к Бутакову, — отозвался Макшеев. — Он и накормит, и спать уложит…

— Где же его теперь найти?

— Найдем, — уверенно сказал Макшеев. — Его палатка приметна…

Ночью Тарас вспомнил Айбупеш, ее нежные темно-каштановые глаза, полные слез и невысказанной печали, ее припухлые губы и дрожащие руки во время прощания. Ему почему-то подумалось, что она сейчас тоже думает о нем и, наверное, плачет… Айбупеш… Милая, ласковая казахская женщина, которую он в мыслях всегда называл девочкой… Вот она наклонилась над водой и черпает воду пиалой. Вот она наклонилась над ступкой, устала, мелкий пот выступил на смуглом лице, стоит, опираясь на большой деревянный толкач, отдыхает… А вот собирает хворост и кизяки для костра, тоже наклонившись… И только один раз он увидел ее, когда она стояла выпрямившись, — тогда, когда прощалась с ним.

Она поднялась на цыпочки, чтобы видеть его глаза и смотрела, заплаканная, но прямая, чистая, гордая в своей невысказанной любви-печали.

И вдруг вспомнились другие заплаканные глаза. Глаза княжны Репниной. Почему он сейчас вспомнил и ее? Не знает Тарас… Где-то на Украине плачет за ним еще одна женская душа — совсем другая, но такая же наивная, как и эта казахская душа… «Одна слеза с очей карих — и я пан над панами».

Нет, сейчас, вспоминая их слезы, Тарас об этом не думает. Ему как-то не по себе, ему тяжело осознавать, что он, Тарас, принес печаль и слезы двум женщинам… Но нет, он принес им не только печаль. Он знает, что есть в той печали и своя радость… Ему кажется, что Айбупеш через всю свою жизнь пронесет в своем сердце пламя любви к нему, Тарасу, что оно будет согревать ее даже в самые трудные минуты. Он помог Айбупеш понять, что она не бессловесная вещь, а — человек, женщина, способная любить… А он, Тарас, никогда не забудет Айбупеш, и тот вечер на берегу Ори, ее неосознанный порыв, подобный пробуждению после тяжелого сна… Она проснулась и его разбудила… Когда ему было особенно тяжело, он всегда приходил в юрту Саримбека, часами сидел там, смотрел на Айбупеш и Масати. А они делали свое дело, изредка перебрасываясь с ним словами… И только… Но после этого почему-то хотелось жить, бороться, писать, несмотря на все запреты…

А утром он снова был на коне и снова думал об Айбупеш: «Спасибо тебе, милая Айбупеш, что ты есть на свете…»

Конь шел спокойно. Утро было чудесное — тихое, ласковое, прозрачное, как улыбка Айбупеш…