Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

— Мысли мои там, на Украине… Все чаще думаю, удастся еще хотя бы одним глазком взглянуть на Днепр, на родные просторы, на рай зеленый… А как вспомню, как там люди живут в этом раю и мучаются… и сердце обливается кровью… Вспомнил свое детство, родной дом, отца, мать… и такая тоска схватила душу… Вчера она излилась стихами…

— Батька Тарас, — начали все его просить, — прочитай, батька…

Мгновение поколебавшись, срывающимся от волнения голосом Шевченко начал:

За що, не знаю, називаютьХатину в гаї тихим раєм.Я в хаті мучився колись.Мої там сльози пролились,Найперші сльози. Я не знаю,Чи єсть у бога люте зло,Щоб у тій хаті не жило?

Суровые интонации его голоса убеждали, приказывали верить поэту. Все молчали, и так тихо стало в комнате, что было слышно, как потрескивают свечи на рояле, а поэт завораживал переливами своего голоса, в котором слышались слезы:

У тій хатині, у раю,Я бачив пекло.Там неволя,Робота тяжкая, ніколиІ помолитись не дають.Там матір добрую моюЩе молодую — у могилуНужда та праця положила.Там батько, плачучи з дітьми(А ми малі були і голі),Не витерпів лихої долі,Умер на панщині!.. А миРозлізлися межи людьми,Мов мишенята…

Молча плакала панна Констанция. Тяжело вздохнул Томас Вернер, вспомнив и свое нищенское детство. А Шевченко уже обращался к самому богу, как же он допускает такую нечеловеческую жизнь для людей, созданных для того, чтобы радоваться красоте земли и неба, и с сарказмом спрашивал:

А може, й сам на небесіСмієшся, батечку, над намиТа, може, радишся з панами,Як править миром!

И советовал богу посмотреть, что творится в том «рае», воспетом панами и их подхалимами-поэтами:

Що там твориться у тім раї!Звичайне, радість та хвала!Тобі єдиному святомуЗа дивнії твої діла!

Отим-то й ба! Хвали нікому, –А кров, та сльози, та хула, –Хула всьому! Ні, ні, нічогоНема святого на землі…Мені здається, що й самогоТебе вже люди прокляли!

— Ой! — перепуганно вскрикнула панна Констанция, которая не могла спокойно слышать таких слов про бога.

Вздрогнул и Томас Вернер и в мыслях начал читать «Патер ностер», а Турно схватил Шевченко в объятия и начал его пылко поздравлять с прекрасным стихотворением. Все задвигались, зашумели. Говорили, что стих оказал на них огромное впечатление…

Шевченко писалось. Он написал большую поэму «Петрусь» о судьбе парня, что взял на себя чужую вину и пошел на каторгу, спасая от суда настоящего виновного. Не одну такую историю слышал Шевченко в каторжных казематах…

С гневом и ненавистью писал он и о тех, кто утопил в болоте чистый алмаз его души, кто заставил его «кропать плохенькие стишки», вместо того чтобы разжигать искру неугасимого пламени, которыми должны они пылать перед глазами всего человечества. С огромной силой написал он эти строки и снова вспомнил свой замысел, свое «Распятье». А оно было бы совсем другим в отличие от всех канонических «Распятий» и православной, и католической церкви!..

Иногда, утомленный гневом и сарказмом своих строк, Шевченко жаждал тишины и мягкой нежности лирических поэзий. Тогда он вспоминал женщин, которые его любили, или казалось, что любили, вспоминал свое детство — нищее и безрадостное. Теперь, окутанное сказкой воспоминаний, оно казалось ему прекрасным…

І досі сниться: під горою

Меж вербами та над водоюБіленька хаточка. СидитьНеначе й досі сивий дідКоло хатиночки і бавитьХорошеє та кучерявеСвоє маленькеє внуча.І досі сниться, вийшла з хатиВеселая, сміючись, мати,Цілує діда і дитяАж тричі весело цілує,Прийма на руки, і годує,І спать несе…

В начале марта пришло письмо от Репниной. Как всегда, оно было наполнено теплой заботой о бедном изгнаннике, надеждой на лучшее будущее. Письмо надолго согрело и украсило его серые будни.