Закованный Прометей. Мученическая жизнь и смерть Тараса Шевченко

Тарас, с трудом подбирая слова, старается объяснить, что он не из столицы, а с Украины, что есть такая земля, и люди там живут — украинцы, и что он тоже украинец. И что приехал сюда он не по доброй воле, а по приказу царя, рассердившегося за стихи, написанные им, Тарасом.

Помолчали. Женщины разливали чай в пиалы.

— Пей, пей, — приглашал Саримбек. — Тяжело тебе будет. Ваш царь — злой царь. Здесь таких, как ты, много. Царь все Кызылкумы хочет заселить такими, как ты.

— Он стоял на берегу Ори, когда я пошла за водой, — вмешалась вторая жена, которую, как оказалось, звали Айбупеш. — И помог мне набрать воды в бурдюки.

— Ай спасибо! Когда же ты сюда приехал?

— Недавно. Летом.

— Как тебя зовут?

— Тарас. Тарас Шевченко.

— Тараз… Тарази… По-нашему «Тарази» обозначает «справедливость». Ты сын справедливости.

Тарас поклонился, прижав руку к груди.

— Ты сын справедливости. А сидишь здесь, как в клетке. Не любит ваш царь справедливости.

— Не любит.

Они не спеша пили чай, а женщины что-то готовили в большом казане. Тарас рассказывал, как царские войска воюют на Кавказе. Саримбек рассказывал об Орской крепости и ее солдатах.

Наконец Тарас обратился к Саримбеку:

— Я хотел бы нарисовать портрет твоей жены… Но боюсь, она не согласится, поскольку Коран не разрешает…

— Коран не разрешает. Но ты сын справедливости, к тому же не мусульманин. У тебя чистое сердце. Тебе можно.

— Можно? Тогда я завтра приду и нарисую твою юрту, верблюда, собаку… Тебя нарисую, твоих жен… Согласен?

— Хорошо!

Женщины тем временем расстелили на полу скатерть и поставили на нее большую деревянную чашу, полную мяса. Саримбек сказал, что это мясо дикого козла, и пригласил садиться ближе.

Саримбек брал мясо пальцами и клал его себе в рот. Тарас спросил:

— А почему Айбупеш и Масати не едят? Я хочу, чтобы и они сели рядом.

Саримбек удивленно посмотрел на гостя, а потом пригласил жен.

После обеда Саримбек предложил Тарасу выпить горького шубату — кумыса из верблюжьего молока.

«Смогу ли?» — подумал Тарас.

Но не хотелось разочаровывать хозяев, и он одним духом проглотил целую пиалу шубату, скривился, но сказал: «Вкусно!»

Саримбек засмеялся, похлопал Тараса по плечу:

— Хорошо! Хорошо, Тарази!

Наступал вечер. Шевченко надо было идти в крепость. Он пожал руку Саримбеку и поклонился Масати и Айбупеш.

— Спасибо тебе, сестра, — сказал он, подбирая слова. От шубату он немного захмелел. — Я всю жизнь буду благодарить тебя за приглашение в свою юрту.

— И тебе спасибо, — сказал Саримбек, — за хорошие слова, за помощь. Приходи к нам чаще, будем много-много пить чай, кумыс и шубату. Айбупеш, — обратился он младшей жене, — проводи гостя.

Они вышли из юрты и отошли немного в сторону. Остановившись, Тарас внимательно посмотрел на Айбупеш.

— Я хочу нарисовать тебя, — сказал Тарас. — Ты такая красивая! Люди в Петербурге скажут: «Ах, какая красивая девушка! А мы и не думали».

Айбупеш опустила глаза и молчала. Лицо ее сияло тем внутренним светом, которым сияет у девушек только раз в жизни. Потом посмотрела своими чудными глазами и тихо промолвила:

— Тарази, ты приходи к нам. Я буду очень тебя ждать…

Тарас хотел ее поцеловать, но она увернулась и побежала к юрте…

Ему было тяжело возвращаться назад, в свою тюрьму от этого места, от этих людей, которые жили в нищете, но на свободе. И он снова подумал, что надо будет нарисовать увиденное вопреки всем запретам. «Цари живут и сдыхают, а искусство вечно» — всплыло в его памяти.

Придя в свою комнатку, он почти сразу лег спать. Но не спалось. Перед глазами стояла Айбупеш и смотрела на него своими волшебными глазами и улыбалась… «Может я влюбился? — спросил он сам себя. — Ох, Тарас, до любви ли тебе, да еще к чужой жене. Мало тебя жизнь била? Была ведь одна, Анна… Сколько прошло времени, и ни одного слова в эту тюрьму не прорвалось от нее… Просто, наверное, она не любила, это был ее каприз, случайная прихоть переполненной развлечениями пани… А как же близость?.. Как же дочь, что родилась?.. Это тоже был каприз… Прежде бывало — на собаку брось, так попадешь в друга, а как пришлось плохо, так бог знает, где они делись! Не умерли уж?.. Нет, здравствуют; да только отказались от злополучного друга своего… А если бы они знали, что одно ласковое слово для меня теперь больше всякой радости!.. Так что-то недогадливы они…» Наконец Тарас уснул, но и во сне он видел улыбающуюся Айбупеш.

Ожидая новой оказии, Шевченко снова писал письма.

Напрасно убеждал он себя, что не друзья малодушно от него отреклись, а почта не доставила его первых писем адресатам, — горечь обиды и разочарование в людях все углублялись и все чаще возвращалось к поэту чувство безысходности от мысли, что он навеки выброшен всем миром и осужден на безнадежное прозябание гарнизонного солдата.

Иногда острое презрение наполняло его сердце. Презрение к людям, которые не осмелились даже в частном письме высказать хотя бы чуть-чуть сочувствия к нему в его тюрьме.