"Для слишком тупых сообщников? Хорошо, допустим, я знаю, что за таким-то домом следят мвдшники. Что мне с того?
Стоп. Откуда я знаю? Либо у меня наметанный глаз (служил, скрывался, профи), либо крыса в органах. И… ничего это мне не дает. Ведь ничего? Совсем ничего. Возвращаемся к баранам: я подбрасываю записку в мусор, который станут проверять. Зачем?
Чтобы ее нашли.
Положим, находят. Я бросаю еще раз. Несколько раз в течение полугода. Зачем? Оставляю в доме, где два трупа и точно соберут все подозрительное. Зачем?
Зачем?
За-а…
Жду реакции".
Золотарева передернуло, он встал и прошелся по кабинету. Включил чайник, отчего тот жутко, душераздирающе зашипел без воды; выключил.
"Если отмести вариант с идиотом-сообщником, напрашивается поиск. Я ищу кого-то из сотрудников СК. Ищу, ищу… ищу… и все мимо, ведь записка лежала в доме братьев на самом видном месте. Или целей несколько? Потому что есть Шитиков с его странной смертью".
Золотарев с оторопью вспомнил штурм "Отребья". Именно штурм – маленький коттедж брали как защищенную крепость. Двое погибли сразу. Шитиков – когда зачищали второй этаж. Он был на задней веранде, и кто-то выстрелил в спину, а сам Золотарев в тот момент корчился от боли на кафельном полу ванной. Уже после смерти главаря и "свиты", после душного подвала и полуголой девицы, которую задели случайно – просто сработали рефлексы на движение.
Золотарев до сих пор думал, что его и Шитиков подбил один и тот же паренек, который прятался в душевой кабине, – но вдруг не так?
"В меня-то стреляли не из "УЗИ"! Обычный "Ярыгин"!".
Тогда преступник дождался от Шитикова нужной реакции.
Конец дня ушел на опрос сотрудников. Ничего странного за сослуживцем они не запомнили, работал в обычном режиме, не нервничал.
– В архиве долго копался, – бросили невзначай, и, несмотря на дикую усталость, Золотарев взбодрился: оно. Большинство документов вносили в компьютеры, а, значит, Шитикова интересовало нечто о-о-очень старое или скрытое. При этом интересовать его ничего не должно было – поскольку те, кто занимался "Отребьем", занимались только одним – "Отребьем".
Впереди ждало разочарование – дело, которое и называлось "Черная вода", после возврата Шитиковым бесследно исчезло. Сотрудники, конечно, содержания не знали, и известна была лишь категория – особо тяжкие преступления; населенный пункт – Черная вода и год – 1995.
– Перед вами только недавно спрашивали, – сообщил работник архив. Кто именно, он не знал: лицом не знакомый, не запоминающийся, документов не предъявил. – Сказал, что позже бланк занесет, ему бы только посмотреть дело.
У Золотарева возникло ощущение, будто невидимые щипцы тянут из сердца жилы.
"Рядом. Все это рядом. Незнакомый – новенький? Нет, в архив многие не ходят годами. Хотя все друг друга знают".
Золотарев покостылял к себе и вбил в поиск по картам Черную воду. Поселок из одной улицы и нескольких домов нашелся в 97 километрах от Москвы. Через пару часов Золотарев уже трясся на ухабистой дороге, черти где, черти как, черти зачем, и нога вновь дергала от боли. Золотарев терпел сколько мог, наконец, остановился и полез в сумку, за анальгетиком. Баночка оказалась пуста.
– Долгий будет денек, – прошептал Золотарев. Глаза в зеркале заднего вида сделались узкие, красные; на лбу выступил пот. Ослабевшая нога с трудом вдавила педаль газа.
Хотелось не то спать, не то выть от этого сверления в костях, а вокруг лежало только седое от снега поле, и столбы ЛЭП убегали, убегали, убегали за горизонт.
Черная вода существовала на картах, но не в действительности. Место, которое было центром поселка по координатам, предстало перед Золотаревым ровненькими холмами с полусгнившими космами пижмы. Он прошелся по округе, чертя от боли все и вся, несколько раз провалился по колено в толстую подушку снега, но ничего не нашел. Брюки и носки промокли, Золотарев шатался от холода, усталости и никак не мог собрать мысли воедино.
Дорога обратно промелькнуло в тумане. От тепла салона (или вторых суток без сна?) Золотарева разморило, он то и дело проваливался в дремоту, а машина ехала вперед – точно сама по себе, точно верная лошадка, которая пыталась возвратить хозяина из загробного мира.
Видимо, сработали рефлексы – потому что Золотарев вернулся в управление, а не к себе. Поднялся в кабинет, потыкался по сторонам и решился поехать к жене. Он именно так подумал – не домой, не отдыхать, не выспаться – просто к жене.
У подъезда Золотарева творилось какое-то столпотворение. По грязному асфальту разметало ботинки, брюки, пиджаки; на боку валялся утюг, будто кит, сбитый гарпуном; рядом, лицом вниз, дремал маленький телевизор, похожий на тот, что Золотарев некогда подарил дочке. Золотарев несколько минут рассматривал это светопреставление, пока не узнал свои вещи. Щеки и шея вспыхнули, сердце ухнуло, сделалось душно, как в гробу… но вот удивления не было. Совсем. Золотарев будто знал, что так и случится. Он молча, под хохот молодых девиц, переодел пиджак, взял утюг и поехал обратно в управление.