Залив белого призрака

— Э-а, вам палец в рот не клади, — улыбнулся консультант, — это мне нравится. А то, я думал, вам всё безразлично, утонули уши в информационной луже.

— Вы это о чём, Индустрий Львович? — Поднялся незнакомец с дальней парты.

— Я о потоке информации и человеке в нём. Поток этот так разбавлен сейчас псевдо реальностью и искажениями фактов, что сам «сэр-разбавитель» не разберёт. Даже термин такой появился в СМИ — «симуляция», попросту сказать — ложь. Ложь политиков и финансистов перемалывает человеческую массу на фарш… Фарш апатии и инерции, безверия и равнодушия. Ложная информация уводит людей в мир безнравственных отношений и сомнительных ценностей. Ваше внимание отвлечено и теряется. — Индустрий Львович стал похож на себя — мальчика, наивного и увлеченного. — Должен сказать, чтобы стало понятно, что к началу XXI века поток новой информации в мире стал ежегодно удваиваться. Сеть Интернета всасывает без разбора, как губка, чистое с грязным. Стало очевидно, что психика современного человека этого не выдержит. Она разрушается физически, как слух гаснет от близкого нарастания децибел. Буквально, произошло информационное отравление. Общество смертельно укушено. Продолжать?

Индустрий Львович сделал паузу и взглянул на аудиторию — они смотрели и слушали.

— А разве СМИ могут заставить думать всех одинаково? Консультант подумал и ответил:

— Нет, конечно. Но ещё в 70-е годы в СМИ появилась, так называемая «концепция повестки дня», которая дала чёткий сигнал журналистам и режиссерам: «пресса не может заставить людей думать определенным образом, но может подсказать, о чём думать и в чём сомневаться…». Например, возможно, это — неправда, возможно, это война, возможно, это беженцы. Монтаж откровенной лжи и документов сомнительного происхождения создает разрушительную мозаику отрывочного восприятия. Ее так и назвали — мозаичная культура.

— Почему разрушительную?

— Потому что она провоцирует переход к случайному, разрозненному восприятию. Будто стоите перед зеркалом, а зеркало начинает дробиться тысячью трещинок, и ваше собственное лицо становится чужим. Рассыпается картина привычных ценностей. Результат? Закат гуманитарной культуры, потеря идей и привязанностей. Вплоть до дружеских. Направленный взрыв ложной информации детонирует взрыв…

— Какой взрыв?

— Человеческого безмолвия. Почти ядерный. А может быть, в тысячу раз страшнее.

Индустрий Львович умолк, оглядывая аудиторию. Тон молодых людей вдруг изменился. «Агро-парикмахер» поднял руку, как в классе:

— А можно вопрос?

— Пожалуйста, — консультант вытер лоб платком.

— Я извиняюсь, то есть, извините, а можно не скромный вопрос?

— Да, можно.

— А ваши друзья — какие они? Они тоже так думают?

— В каком смысле?

— Ну, что денег не будет, и все такое. Про интерес и лже-правду? Интересы ведь тоже бывают разные.

— Видите ли… — Он вздохнул и улыбнулся. — У меня есть пара друзей, директора больших предприятий, работают круглосуточно. А минута им выпадет — пропадут дня на три, как в колодец нырнут.

— А на самом деле?

— В преферанс рубятся. Знаете, что такое преферанс?

— Кто не рискует, тот не спит с королевой! — Громко прокричали все вместе.

— О! Да вы эрудиты! Мозга, как говорит один мой знакомый.

— Мы — хорошие… Если нас постричь и причесать.

— Понимаю. Так и мои друзья. На работе — приличные, за карточным столом — босяки. Есть ещё генерал, настоящий, в карты не садится, бегает с лейтенантами и правнуком в пейнтбол — краской по лицам стреляют…

— Молодой?

— Лет под шестьдесят.

— Годится! — заулыбался розовый и стал совсем взрослым. — Нам они не конкуренты, не помеха.

— Нафталин. Наверное, под героев старого кино одеваются, наколки пиратов и зэков себе рисуют? Шляпы ковбоев? Утомился морально — отдохни аморально?

— Когда жён нет рядом…

— Как догадались?

— Я таких каждый день стригу, гы-ыыы.

— Не интересна им их работа и жизнь при ней. Разуверились и потерялись. Говорил я вам, что поток лжи из ТВ разрушает веру и душу. ТВ можно выключить. А себя куда денешь? Как спрятать святое в себе.

— Святое? Оно ещё у кого-то есть?

— А если есть, зачем прятать? Не понимаю. — Волосатый поправил свой хвост, как девочка.

— А у вас, сэр, есть что прятать? — «Клинышек» ухмыльнулся.

— Глубоко-глубоко в себе? — подстегнул волосатый и откинулся на стуле, ожидая ответа.

— Трудный вопрос. В детстве — было. Детство — самое честное время. Всё я мог. Я мог создать мир, которого ещё не было. Но я побоялся быть «не таким, как все». Я сделал вид, что полюбил вещи: джинсы, плащик, «Спидола» в руке… Я изобретал способы делать деньги, изображал из себя любителя икры и шампанского. И теперь я такой же, как все. А может быть, хуже. Мои последние изобретения — вино без виноградника, город без людей, сад без цветов. Я — фарш. Робот. Инопланетянин без головы.

Индустрий Львович посмотрел на присутствующих и сказал неожиданно: