Заметки авиапассажира. 37 рейсов с комментариями и рисунками автора

По Лувру бродят толпы. Вот идет семья с коляской мимо Боттичелли и Рафаэля. Вот молодой человек с рюкзаком и в майке, в коротких шортах и во вьетнамках (в Париже плюс восемь). Ощущение, что он только что встал с постели, пошел пописать и заблудился. А вот вполне поддатый товарищ. Я бы даже сказал, сильно “косой”. Он разглядывал Эль Греко. Впрочем, возможно, Эль Греко так и надо смотреть.

К Джоконде подойти нельзя. Несколько рядов людей, подняв руки вверх, фотографируют шедевр Леонардо. Я тоже сфотографировал… Их. Чтобы потом попробовать понять, зачем они все это делают. Это для меня тайна.

Вот группа слабоумных детей лет двенадцати с двумя воспитателями ходят по залам Лувра. Одна толстая девочка все время плачет, и мальчик с синдромом Дауна трогательно ее утешает. Всей группой они фотографируются на фоне полотна Рубенса и становятся как бы его частью. Почему на фоне Рубенса – для меня тайна.

Спасаясь от дождя, мы с женой зашли в переполненный ресторан. Официант проводил нас за столик. Столы в Париже стоят так плотно друг к другу, что все сидят практически за одним столом. Мы оказались бок о бок с группой слабоумных детей из Лувра. Если встать и уйти, то тогда дальше надо жить с ощущением, что ты полное дерьмо. Поэтому мы пообедали вместе с ними. Душевнобольных всегда тянуло ко мне, а меня – к ним. Еще до того, как я стал психиатром, и после того, как я им перестал быть. Почему так – для меня это тайна.

В Париже я был в ресторане, где Путин обедал с Шираком. Там я ел лягушачьи лапки. А как же в Париже без этого? А вот что ел Путин, я знаю, но не скажу. Я умею хранить государственную тайну.

Через дорогу от Президентского дворца – напротив ворот – стояли человек десять журналистов и пенсионеров. Я видел Саркози, и он помахал мне рукой. У него не было никакой охраны. О чем я подумал тогда? Конечно, о проездах наших вождей с мигалками. И это не тайна.

Толстая крыса средь бела дня перебежала мне дорогу. Я ее узнал. Она снималась в моем любимом мультфильме “Рататуй”. Надо же, в Париже звезд можно встретить на улице без всяких тайн.

В Булонском лесу много использованных презервативов. Они как подснежники. Булонский лес – кладбище незачатых детей. Там много маленьких братских могил сперматозоидов. Это место, где хранится много любовных тайн.

В парижском метро одни выходцы из… Нет, лучше так – там одни лица арабской и африканской национальностей, и никто у них не проверяет документов. Я вспомнил и подумал об этом, когда на следующий день, уже не в Париже, узнал о теракте в московском метро. Мой товарищ, полиглот и умница, ехал в соседнем вагоне в то утро, а два его студента – в том. Они погибли. Почему именно на моей родине такая высокая плотность бед во времени? Это для меня уже не парижская тайна.

А про Булонский лес – это я наврал. Мой сын, а не я там был за несколько месяцев до меня и мне рассказал то, что он видел. Я с его слов это и описал. Просто мне очень там хотелось побывать – в Булонском лесу. Как-то с детства это для меня звучало поэтично – Булонский лес.

А еще в плавании на нашем судне были два Пети – и оба механики. Один Петя ничем не был знаменит, а второй Петя был известен тем, что насрал в Булонском лесу. Так в команде и говорили: “Петя? Это какой? Которой насрал в Булонском лесу?” Как это звучало! Петя, который насрал в Булонском лесу! Поэтично и грубо одновременно. То есть были люди, для которых это так, проза жизни. Подумаешь – Булонский лес. Петя взял и насрал там. А ведь это было больше чем тридцать лет назад, и как тогда звучало это – Булонский лес. Мне на всю жизнь запомнилось это словосочетание. Застряло в голове. Но до Булонского леса я так и не доехал. В следующий раз уж как-нибудь проеду по местам Петиной славы. Пети, который…

И вот еще одна загадка, ну совсем непонятная и неприятная. Вечером почему-то вокруг Лувра большое количество всевозможных рвот. У меня даже возникла мысль сделать такой фотографический альбом “Рвоты Парижа”. Непонятно – может быть, народ тошнило от искусства? Ну, про это, конечно же, лучше знал житель Парижа Жан-Поль Сартр.

16 Увидеть Пермь и умереть

* * *