Заметки о любви

А значит, Хьюго и Мэй почти на месте.

– Ты не задала мне последний вопрос, – говорит Хьюго, и Мэй улыбается ему, но камеру не включает.

– Я уже поняла, что ты скажешь «пицца».

– Кому вообще может прийти в голову сравнивать любовь с пиццей? – спрашивает он, ожидая, что она рассмеется.

Но лицо Мэй совершенно серьезно.

– Тому, кто почти ничего про нее не знает.

По коридору, мимо их двери, медленно проходит семья из соседнего купе, и голоса младших детей звонким эхом запрыгали по поезду. Когда они уходят, Хьюго наклоняется, опираясь локтями на шатающийся столик между ними.

– Честно говоря, – ухмыляется парень Мэй, – я собирался сказать «пицца».

Она бросает в него ручку, но он уклоняется.

– Нет!

– Собирался! – Это не совсем правда. Он размышлял об этом вопросе всю неделю, во время всех остальных интервью и во время часов, проведенных наедине с Мэй, но так и не придумал ничего подходящего. На самом деле любовь нельзя описать одним словом. По крайней мере, по его мнению. К тому же с разными людьми все по-разному.

С Маргарет его любовь была похожа на одеяло, теплое и уютное, которое иногда кололось, а под конец немного износилось.

Для чувства к своим родителям у него вообще нет слова. Когда он думает о них, то представляет себе косяк кухонной двери, где каждый год отмечали их рост. На нем так много царапин и инициалов, что большинство гостей считают, что это каракули детей, которые те сделали, когда были маленькими. Хьюго же всегда воспринимал эти отметины как нечто большее, чем просто их рост.

Для Альфи подходящее слово – это «друг», которое почему-то важнее, чем другие, на первый взгляд более подходящие: «брат», «родная кровь», «семья». Айла – это «комфорт», Джордж – «стабильность», потому что именно эти двое опекают всю их маленькую стаю. Поппи, самая веселая и живая из всех них, – это «смех». А Оскару бы не понравилось быть описанным каким-нибудь словом. Он предпочел бы код, который никто другой не смог бы понять.

А для всех шестерых, конечно, подойдет совсем иное слово, и за все эти годы их набралось достаточно. Но их не всегда следует воспринимать как одно целое. Сейчас Хьюго осознает это как никогда ранее.

Для Мэй слова у него пока нет. Ее близость вообще порой лишает его любых слов. Сейчас она ближе всего к какому-то чувству, но даже и его Хьюго пока не может понять.

– Пицца, – говорит он снова. – Определенно, пицца.

Мэй в притворном негодовании качает головой.

– Ладно, хорошо. Но тогда почему?

– Потому что, – пожав плечами, отвечает Хьюго, – она теплая и тягучая.

Она смеется.

– Действительно. И с этим не поспоришь. А еще?

– А еще она всегда восхитительная.

– И?

– Всегда есть выбор. У каждого она может быть такой, какой он ее захочет.

– И?

Хьюго задумывается.

– И я всегда думал, что она удивительная, – отвечает он, и ему очень хочется засмеяться из-за переполняющего его счастья. – Хотя если честно, до этой недели я и понятия не имел – насколько.

Спустя пару секунд раздается стук в дверь, и Азар просовывает голову в купе, чтобы спросить их о ланче. Но Хьюго и Мэй продолжают сидеть и улыбаться друг другу, словно во вселенной только они двое. Хьюго кажется, что они находятся под водой, и когда он поворачивается к двери, все кажется ему размытым и медленным.

– Последний обед, – говорит Азар, заставив Хьюго рассмеяться.

– А пицца там будет?

– Точно не в вагоне-ресторане, – отвечает проводник. – Но мне кажется, в буфете есть замороженные. Наверняка неплохие.

– Не существует такого понятия, как «плохая пицца», – говорит Хьюго. – Что скажешь?

Мэй по-прежнему широко улыбается ему, и это хороший знак. Потому что сейчас у Хьюго нет ни малейшего желания идти в вагон-ресторан. Он не хочет вести светские беседы с незнакомыми людьми или опять записывать интервью. Он не хочет болтать о погоде или слушать, кто чем планирует заняться, оказавшись в Области залива[39]

.

Он хочет лишь одного – просто сидеть рядом с Мэй, наедине, в их маленьком купе.

– Пусть будет пицца, – говорит девушка, и ее глаза радостно блестят.

Они едят свой ланч с маленьких картонных подносов, сидя напротив огромных панорамных окон обзорного вагона. В одном его конце какой-то историк читает лекцию про Партию Доннера[40], в другом компания женщин хохочет до упаду, и их приступы смеха заряжают весь вагон радостным настроением.

– Итак, – говорит Мэй, расправившись со своей пиццей. Она сидит, притянув колени к подбородку, а ее кроссовки лежат на подставке для ног под окном. Усеянные лесами горы сбегают вниз, и пока они едут вдоль ущелья, кажется, что и им самим ничего не стоит рухнуть в каньон. Это должно пугать, но не пугает.

Наоборот, то, что сейчас они на краю этой безмятежности, будоражит душу.

– Итак, – отзывается Хьюго.

– Ты собираешься встречаться с ней?

Хьюго даже не притворяется, что не понимает, о чем она.

– Наверное, – не глядя в сторону Мэй, отвечает он. – Мне кажется, нам еще есть что сказать друг другу.

– Ты прав, – отвечает девушка, но без тени злобы. Ни раздражения, ни ревности в ее голосе тоже не слышно. – Думаю, тебе стоит это сделать.