-… Не могу сказать… стыдно… Ты сочтёшь меня испорченным, а я ведь и есть такой, лю-би-мый…
- Скажи, Блейз!
- Ли-лизнуть меня… там… всего лишь раз… я выйду из душа… промою… там всё… только лизни…
- А ты лизнёшь меня? - спрашиваю я с замиранием, ведь это моя мечта, чтобы он коснулся меня… там упругим, сладким языком, или я сказал об этом вслух, что и побудило Блейза к такого рода фантазиям, о которых он бредит?
- О-о, oui, mon cher… mon blanch… mon a-mou-reux Sever"usse…
- Вернись, Блейз, возвращайся скорее из бреда…
- Иди ко мне, Сев, я жажду быть тобой… сейчас…
Я трогаю его лоб, покрытый испариной, горящий так, что термометр не нужен - как я и опасался, у Блейза жар.
Я кладу прохладную мокрую льняную салфетку ему на лоб, он открывает глаза, полные страха - почувствовал враждебную стихию.
- Не пугайся, Блейз, возлюбленный…
- Знаешь, тот тоже называл меня возлюбленным, когда я… сосал у него.
- Это ты о Горте?
- Нет, о Клодиусе. Горт никогда не «опускался» до таких нежностей, ему был нужен мой анус и тело, чтобы было что тискать в пылу похоти, а вот Клодиус пинал меня ногами, если я делал при минете что-нибудь не так, как ему хотелось. Вот так, пинками, и научил, правда?
Мне становится стыдно за волшебников вообще - видят красивого, неиспорченного мальчишку и - в постель, насиловать… пинать, что за ужасные извращенцы встречались Блейзу! А он-то, тоже хорош, ведь допускал же к себе такое отношение, а ещё маг стихии Огня, самой разрушительной и быстрой…
- Я, кажется, знаю, о чём ты хочешь меня спросить - почему я не поставил виконта де Номилье на место парочкой огненных шаров, а, лучше, стрел? Я отвечу тебе - после лорда Горта отношение ко мне Клодиуса казалось верхом блаженства, а его пинки - вобще щекоткой. Если бы ты знал… как Горт избивал меня!
Но я предпочитаю терпеть побои и оскорбления, нежели наносить их самому - это моё кредо: терпеть боль, пропуская её через себя, а такое, знаешь ли, возможно…
- Да, знаю, возможно - именно так пропускал я через себя Круциатусы Лорда и моих персональных мучителей, и вообще все пытки, которым меня подвергали, - твержу я, как заворожённый.
-… А оскорбления пропускать мимо ушей и не давать им осесть в сердце грузом ненависти.
- А я вот так не смог, я копил ненависть, взращивал её, лелеял и упивался ею, представляя муки и смерть тех, кто посмел издеваться над графом Снейпом, уничтожив его право быть равным среди равных и высшим среди низших.
- А это и есть гордыня, Сев. - просто замечает Блейз. - Это её сущность. Ты очень точно определил понятие униженного, но преисполненного гордыни, человека.
- А, может, это всё-таки гордость?
- Гордость прощает многое, не всё, да, но большинство оскорблений, иначе, по-твоему «гордые» маги, не умеющие простить даже неосторожного слова, давно перебили бы друг друга на дуэлях. Подумай об этом как-нибудь. Хотя, я не верю, что горделивый маг может стать просто гордым. Но, давай больше не будем об этом.
Знаешь, вражеская стихия иногда может быть полезна, - так говорю себе я, залезая каждое утро под душ. Вот и сейчас влажная салфетка и, главное, разговор с тобой, уняли жар. Но, пожалуйста, Сев, сними её, а то мне холодно - я даже руки из-под одеяла достать не могу.
Я раздеваюсь заклинанием и ложусь к Блейзу, прижимая его, на самом деле, горячее тело к своему, прохладному.
- О-о, лю-би-мый, - пропевает изысканную мелодию с обертонами голос Блейза, - ты такой… горячий.
- Да, я пришёл, чтобы согреть тебя, мой…
Его губы припадают к моим в отчаянной просьбе ласки - разве можно отказать ему в этом? Я со всей страстью, которой у меня сейчас немного, да и как пылать страстью к больному, припадаю к его разгорячённому лихорадкой рту… Я хочу отвлечь его от горячечных ласк, но как? Внезапно он произносит: «Жарко, ты такой жаркий…» и сбрасывает одеяло, но вот этого уж никак нельзя делать - я левитирую одеяло поверх Блейза, а сам подтыкаю хлопковую плотную ткань со всех сторон, ложусь рядом поверх и слышу еле различимый шёпот: «Жарко… ", и Блейз снова засыпает, я встаю с постели, призываю из гардеробной любимый шлафрок, сажусь в кресло, где лежит книга и, бережно раскрыв её, читаю: «Главное условие ухода за тяжелобольным (ой) заключается в полном и безоговорочном прекращении супружеских обязанностей, если таковые имеются.
Второе условие - особая диета, исключающая всё жирное»… Дальше понятно - есть только варёные овощи и телятину, в общем, самое невкусное.
… Но вот меня мучает вопрос - с какого момента пациент считется тяжелобольным? Ладно, почитаю об уходе.