Читаем Замок из стекла полностью

Во время проповеди папа внутренне негодовал и ерзал на церковной скамье. Он сдерживался, пока священник разглагольствовал о том, как Иисус воскресил Лазаря. Потом прихожане выстраивались в очередь, чтобы причаститься. Тут папа обычно не выдерживал. «Йо, падре!» – по-свойски кричал он, чтобы привлечь внимание священника. В голосе папы не было ни грамма враждебности, но священник всеми силами старался его игнорировать. Папа начинал говорить о том, что с научной точки зрения чудеса, о которых священник рассказывал, совершенно невозможны. Священник продолжал игнорировать папу, который уже начинал злиться. Поскольку священник продолжал игнорировать папу, тот окончательно терял терпение и начинал громко говорить о незаконнорожденных детях папы Александра VI, неслыханном гедонизме папы Льва X, симонии[31] во времена папы Николая III или об убийствах во имя церкви во времена испанской инквизиции. Что можно было ожидать, заканчивал папа свой монолог, от учреждения, где управляют мужчины в юбках, обязанные придерживаться целибата, по крайней мере, в теории?

«Не волнуйтесь, дети, – успокаивала нас мама. – Папа – это наш крест, который мы обязаны нести».


Папе не нравилась городская жизнь. «Я начинаю чувствовать себя, как белка в колесе», – жаловался он мне. Ему претило организованное городское существование: необходимость вовремя приходить на работу, банковские и телефонные счета, парковочные автоматы, будильник и профсоюзные собрания. Он не выносил людей, которые живут с постоянно закрытыми окнами с кондиционерами в домах и в машинах, ненавидел работу с девяти до пяти в кондиционированных офисных зданиях, которые, по его мнению, были самой настоящей тюрьмой. Даже вид людей, спешащих на работу, вызывал в нем зуд раздражения. Он начал жаловаться на то, что мы размякли, привыкли к комфорту и теряем связь с природой и истинными ценностями.

Папа скучал по дикой природе. Он хотел жить под открытым небом с далекой линией горизонта и бродить среди диких животных. Он считал, что для души человека полезно находиться среди койотов, ящериц и змей. Мы созданы жить в гармонии с дикой природой, как индейцы. Вместо этого человечество стремится срубить все деревья на планете и убить всех животных, которых не может приручить.

Однажды по радио мы услышали новость о том, что женщина в пригородах Финикса увидела за своим домом горного льва[32]

и вызвала полицию, которая застрелила животное. Папа так расстроился, что ударом кулака проломил стену. «Этот горный лев имел точно такое же право на жизнь, как та дура! Нельзя убивать животных лишь потому, что они дикие».

Потягивая пиво, папа некоторое время пребывал в мрачных раздумьях, после чего приказал нам всем сесть в машину.

«Куда мы едем?» – поинтересовалась я. С тех пор как мы переехали в Финикс, мы ни разу не выбирались на дикую природу.

«Сейчас я вам покажу, – сказал папа, – что даже самое большое и дикое животное совершенно безопасно, если ты, конечно, знаешь, как с ним себя вести».

Мы уселись в автомобиль. Папа вел машину, потягивая пиво из банки и вполголоса матерясь по поводу убитой пумы и той дуры из пригородов. Мы остановились около городского зоопарка. Никто из нас раньше никогда не был в зоопарке, так что я даже не совсем понимала, что это такое. Лори считала, что все зоопарки надо запретить. Мама, держа в одной руке Морин, а в другой блокнот для рисования, заявила, что в зоопарке животные взамен свободы получают уверенность в завтрашнем дне. Она сказала, что когда она смотрит на животных в зоопарке, то пытается представить, что те не сидят в клетках.

На входе папа купил билеты, бормоча себе под нос то, что платить деньги за то, чтобы посмотреть на животных, – это верх идиотизма, после чего твердым шагом повел нас вперед. В большинстве вольеров за решетками трава была вытоптана и превратилась в грязь. В клетках сидели грустные гориллы, раздраженные макаки, боязливые газели и беспокойные медведи. Многие стоящие около клеток дети кидали в животных арахисовыми орехами и смеялись. При виде этих несчастных зверей у меня в горле появился комок.

«Было бы неплохо прийти сюда ночью и выпустить этих бедняг», – заметил папа.

«Я готова помочь!» – тут же вызвалась я.

Он взъерошил мне волосы. «Мы с тобой, Горный Козленок, поможем животным вырваться из плена».

Мы остановились на мосту. Под нами аллигаторы грелись на камнях вокруг пруда. «Идиотка, которая убила пуму, совершенно не понимала психологии животных. Если ты даешь животному понять, что ты его не боишься, оно тебя не тронет», – сказал папа.

Он показал пальцем на самого крупного аллигатора. «Вот мы сейчас узнаем, кто кого «переглядит», – сообщил папа и начал пристально смотреть на аллигатора. Сперва казалось, что рептилия спит, но потом она моргнула и посмотрела вверх на папу. Нахмурив брови, папа продолжал пристально глядеть на аллигатора. Через минуту животное отвернулось и быстро залезло в воду. «Вот видишь, так надо показывать, кто здесь главный», – сказал папа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное