– Одно место я считаю более всего подходящим для такого предприятия – это Волчья Пасть, узкое ущелье, находящееся вот за этой горой, если только барон не избрал Соколью долину, окруженную каштановыми деревьями, которая лежит внизу от дороги. Я заставлю караулить то и другое и разошлю шпионов кругом… Никто не войдет и не выйдет из Монбрёна, чтобы мы тотчас не узнали об этом.
После этого капитан как бы хотел дать себе отдых и, взяв Жераля за руку, сказал ему дружески:
– Друг менестрель! Судя по той дороге, которую избрали вы, чтобы выйти из Монбрёнского замка, нельзя предполагать, что вы захотите возвратиться туда, по крайней мере нынче ночью. Располагайтесь же в этой палатке. Вы слабы, больны и не привыкли к тем трудам, которые мы переносим. Сверх того, эта холодная ванна, принятая вами так самоотверженно, эти волнения и изрядный переход истощили ваши силы. Отдохните на этой постели и располагайте всем, что мне принадлежит…
Предложение было очень кстати, ибо Жераль после нескольких часов, проведенных в таком напряжении моральных и физических сил, едва держался на ногах.
– Благодарю за гостеприимство, сир Анри,– отвечал он,– но я не решусь лишить вас постели в то время, когда вам так нужно отдохновение.
– Неужели вы думаете, что я могу заснуть после таких новостей, друг менестрель? Если бы вы знали, что происходит в моей душе! Если бы вы знали, как давно и с каким нетерпением ждал я этой минуты! Но не церемоньтесь, ложитесь на солдатскую постель. В случае нужды я могу заснуть и на траве, без всякой другой защиты, кроме плаща. Впрочем, мне нужно сделать кой-какие приготовления к завтрашнему дню, отдать приказания и самому присмотреть за всем.
– Хорошо, я согласен принять ваше дружелюбное приглашение,– сказал трубадур, побежденный усталостью,– но не могу ли я быть чем-нибудь полезен в этом важном предприятии, вся честь которого будет принадлежать вам?
– Когда наступит час действовать, я приду за вами, вы поможете мне своими советами. Но день начнется через несколько часов, и каждая минута теперь драгоценна для вас. Прощайте, милый трубадур, желаю вам спокойного сна.
Капитан распахнул полог палатки и приказал стоявшему возле нее оруженосцу наблюдать, чтобы ничто не потревожило сна Жераля.
– Он столь же благороден и великодушен, сколь и храбр,– говорил сам с собою трубадур, растягиваясь на мягких шкурах,– и больше меня заслуживает любви Валерии.
При первых лучах солнца отряд воинов засел в лесу всего в трехстах или четырехстах шагах от Монбрёнского замка. Отряд хранил глубокую тишину, и хотя он был довольно многочислен, но ничто не обнаруживало его присутствия в этом близком к замку месте. Всадники, одетые в доспехи, спешившись, стояли возле своих коней и держали поводья в руках, чтобы в случае нужды вскочить в седла при первом сигнале. Стрелки, рассеявшись по опушке леса, залегли за деревьями и кустами. Взгляды всех были устремлены на замок, и тысячи стрел, пущенных невидимыми руками, могли по первому знаку вылететь из этих молчаливых и неподвижных кустарников.
В Монбрёне все еще было спокойно, и не было никаких признаков, что там готовится какое-то важное предприятие. Правда, еще было очень рано. Хотя небо и сияло уже светлой лазурью, но на западе горела еще звезда, и мглистый туман покрывал долины. Близость восхода солнечного обозначалась на горизонте только красновато-золотистыми облаками, на фоне которых темнели воздушные башни и зубчатые стены укрепленного замка. Природа еще спала, кое-где в глубине леса раздавался крик пробудившейся птицы, да роса, падая большими каплями с высоких деревьев, производила легкий шум, слышный только воинам отряда, засевшего в лесу.
Впереди, за кустами остролиста и бузины, на оконечности леса скрывались два человека, которые, подобно всей остальной дружине, внимательно наблюдали за замком и следили за всем, что в нем происходило. Это были Жераль и Доброе Копье. Капитан был вооружен с головы до ног, то есть совершенно закован в сталь. Однако, чтобы лучше видеть и слышать, он снял шлем и вместе с копьем и щитом отдал оруженосцам, которые составляли как бы отдельную почетную стражу и находились в двадцати шагах от своего начальника. Свежий утренний ветерок играл волосами капитана. Коротенький плащ его, накинутый на плечи поверх лат не имел на себе ни герба, ни девиза. Распахиваясь от ветра, он открывал на его груди рожок из слоновой кости, на перевязи. В таком костюме начальник отряда имел вид человека, уверенного в своей силе и храбрости. Что касается трубадура, на нем было то же самое черное платье, которое он надел накануне, покидая Монбрён. Только в предвидении опасностей, могущих встретиться в предстоящем деле, Жераль, по совету Доброго Копья, надел на голову небольшой шишак, а на плечи – легкий панцирь, и в руках у него была охотничья рогатина. Однако, несмотря на эти воинственные атрибуты, вид трубадура по-прежнему был кроток и тих, грустная задумчивость, всегдашняя черта его характера, виднелась на его лице.