Замок скрестившихся судеб

Что их колеблет, ветер или волны? Линии внизу листка, возможно, означают, что вода уже накрыла дерево, так что побеги земной флоры колышутся в воде, как водоросли или щупальца. Вот какой выбор ждет того, кто отказался выбирать: он и в самом деле обретает море, погружается в него вниз головой и покачивается среди кораллов, за ноги Подвешенный к саргассумам, непроницаемым ковром колышущимся у поверхности воды, подметая крутые подводные откосы позеленевшей от морского салата шевелюрой. (Значит, вот она, та карта, на которой госпожа Созосгрис, ясновидящая с громким именем, но с малодостоверною номенклатурой, прорицая частную и общую судьбу крупного чиновника компании «Ллойд»^[5], узнала утонувшего финикийского моряка?)

Если наш герой хотел лишь выйти за пределы личностных ограничений, связанных с определенной ролью, с принадлежностью к некоему классу, если он хотел услышать, как в молекулах грохочет гром, как совершается соединение высших и низших сущностей, дорогу к этому указывает ему Аркан Мир: увенчанная гирляндами Венера танцует под растительными сводами средь разных воплощений многоликого Зевеса; каждый вид, каждый индивид и вся история рода человеческого — лишь случайные звенья в цепи перемен и эволюционных сдвигов.

Ему осталось только довершить большой оборот Колеса, которое определяет эволюцию животной жизни и о котором никогда нельзя сказать, где верх его, где низ, — или, быть может, еще более длинный оборот, проходящий через распадение, спуск в самый центр земли, в плавильню элементов, через ожидание катаклизмов, которые, тасуя колоду таро, выносят на поверхность скрытые пласты, как на Аркане, представляющем финальное землетрясение.

Дрожание рук и ранняя седина — лишь легкие следы того, что пережил наш злополучный сотрапезник: той самой ночью он был рассечен (Мечи) на первоэлементы, прошел по кратерам вулканов (Чаши) через все геологические эры, рисковал стать вечным узником застылости кристаллов (Динарии

), но вернулся к жизни, когда пробилась буйная лесная поросль (Посохи), и, наконец, вновь сделался точно таким, как прежде, человеком в седле Рыцаря Динариев.

Но впрямь ли это он, или, едва приняв свой прежний облик, он увидел, как подъезжает по лесу к нему его двойник?

— Кто ты такой?

— Я тот, кто должен был жениться на той девушке, которую ты обошел бы своим выбором, избрать иную, чем ты, дорогу на распутье, напиться из не напоившего тебя колодца. Не сделав выбор сам, не дал ты выбрать мне.

— Куда ты направляешься?

— Не в ту таверну, что попадется на твоем пути.

— Где я еще тебя увижу?

— На той виселице, на которой не будешь вздернут ты. Прощай.

Повесть о мести леса

Нить этой повести запутана не только потому, что трудно сочетать отдельные таро, но и поскольку к каждой новой карте, которую рассказчик хочет добавить к череде других, протягивается десяток рук, пытающихся выхватить ее и применить для построения своей истории, и, чтобы карты от него не ускользали во все стороны, он вынужден удерживать их пальцами, предплечьями, локтями, поневоле заслоняя от тех, кто силится понять его рассказ. К счастью, среди множества захватнических рук находится и пара таких, которые помогают ему их удержать в ряду, и так как эти руки втрое превосходят прочие как размерами и весом, так и силой и решимостью, с которыми они обрушиваются на стол, в конечном счете нерешительному молодому человеку удается удержать как раз те карты, что оказываются под защитой неведомых ручищ, — защитой, объяснимой не столько интересом к колебаниям молодца, сколько случайным сочетанием карт, в котором некто неизвестный узнает историю, волнующую его больше, то есть собственную.

Точнее, неизвестная — поскольку, ежели отвлечься от размеров, форма этих пальцев, кистей, запястий и предплечий — типично женская и позволяет ожидать, что хозяйка их — девица статей точеных и одновременно мощных; и впрямь, окинув взглядом обладательницу этих рук, мы обнаружили, что перед нами — внушительных размеров молодица, которая до сей поры сидела средь нас тихо-тихо, но внезапно, пересилив робость, принялась жестикулировать, толкая локтями в животы соседей и опрокидывая их со скамьи.

Наши взгляды поднимаются к ее лицу, которое алеет то ли от смущения, то ли от гнева, а после падают на Королеву Посохов, которая с ней очень схожа — крепкой деревенскою фигурой, лицом, обрамленным пышными седыми волосами, грубоватыми ухватками. Она указывает нам на эту карту ударом пальца такой силы, как если бы она хватила кулаком, и завывание, исходящее из ее надутых губ, должно быть, означает: