Замороженный мир

Рина отскочила от лошади. Кавалерия была уже далеко. Крика не услышит. Пытаясь добраться до нерпи и телепортироваться, Рина схватилась за рукав телогрейки. Проклятый улучшенный ватник – сэкономили ткань, гады, не добраться! Сдирая ватник, она начала нетерпеливо рвать на груди пуговицы. Долбушин наблюдал за дочерью, не пытаясь ничего предпринять, даже шага к ней не сделал, хотя явно понимал, зачем Рине нерпь.

– Блокировка. Не сработают ни кентавр, ни сирин, ни

лев, – сказал он, кивнув в пространство между костров, где лежали две покрытые рунами плиты.

Рина в последний раз попыталась вырвать у него поводья. Руки Долбушин не разжал, и она бегом кинулась в лес. Надеялась, что, пытаясь догнать ее, отец отпустит повод Афродиты и погонится за ней. Она же опишет по лесу круг и, вернувшись к пегу, взлетит. Однако он даже с места не сдвинулся.

Рина заметила темную фигуру, перебежавшую от одного дерева к другому. Конечно, Долбушин пришел сюда не один! Все предусмотрел. Рина неслась сквозь чащу, а за ней кто-то, улюлюкая, гнался. Поняв, что она выдает себя треском, Рина затаилась, присела за толстым стволом и, стянув с плеча арбалет, попыталась взвести его. Бесполезно. Рина запоздало сообразила, что арбалет у нее одной из простейших конструкций. Такие взводятся приставным железным рычагом – «козьей ногой», которую арбалетчик тянет всем телом, упираясь ступней в стремя на конце ложа.

– Эх! А ну как взведет и бабахнет?! Мама, я боюсь! – запереживала чаща у нее за спиной.

– Не взведет! Крючочек забыла! Раззява, что с нее взять, – возразили ему из той же точки в пространстве.

– А я говорю, взведет! Ты спиной, спиной тяни!

Рина испуганно обернулась. Никого, только шевелятся ветви. Следуя коварному совету, стала тянуть спиной, но тетива была узкая, и, охнув, Рина отпустила ее. На ее руке появилась красная полоса.

– Ну вот, тетивой порезалась! Надо было тряпочку подложить. Тебя теперь ее папаша убьет за такие советы! – мрачно предрекла темнота.

– Как порезалась?! Я усиливал вероятность, что не порежется. Один к десяти, нолик долой!

– Голову тебе долой! Теперь усиливай вероятность, что папаша не убьет. Побаиваюсь я зонта!

Отбросив арбалет, Рина метнулась в чащу. Слишком поздно! Навстречу ей выплыл большой пакет для строительных отходов и, как ногами шагая мягкими углами, решительно преградил ей дорогу. Рина бросилась в сторону, но из-за соседних деревьев появлялись точно такие же пакеты. И тоже шагали мягкими пустыми ногами, разводя верхние углы как расставленные руки.

Руководил пакетами смешной человечек с торчащей редкой бородкой и в рваной полосатой шапочке. Он сидел на земле, размахивал руками как дирижер, и, подчиняясь его вкрадчивым движениям, пакеты один за другим бросались в атаку.

Рина сражалась как тигрица. Порвала один пакет, закрутила узлом другой, выскользнула из скользких объятий третьего. Но остальные пакеты, взяв числом, окружили ее, опутали, накинулись сзади. И вот уже, спеленутая как младенец, она забарахталась на земле.

Глава двадцать четвертая

У дверей не стоять опасно

Мы слишком легко разбрасываемся словом «люблю»: люблю маму, люблю шоколад, люблю пчел, люблю гитарную музыку, а также Катю и Сережу. И все через знак равенства. От слишком частого употребления слово затрепывается и теряет всякое значение. Это слово надо употреблять считаные разы в жизни, а все остальные разы говорить «мне нравится».

Из дневника невернувшегося шныра

Это было первое лето, которое Яра провела в новом для нее ритме. Она привыкла к простой, довольно однообразной, хотя поначалу и романтичной, жизни ШНыра: нырки, поиск, раскопы, водянки на руках от саперной лопатки, болото, дежурства по пегасне, проверка закладок в городе, недосып, опять нырки.

А тут вдруг – квартирка в Копытово, пусть маленькая, пусть не совсем своя, пусть с соседкой, но все же из которой не выгоняют… А тут вдруг – самостоятельная отдельная жизнь, Ул в вечное и нерасторжимое пользование и живот, в котором, как в яйце, зарождается новая жизнь.

Но все же Яре не хватало активности. Квартирка была ей тесна, а депрессивное Копытово давало еще меньше возможностей развернуться. Вышел из подъезда, сделал три шага вправо – автобусная площадь. Три шага влево – игольный завод. Три шага назад – станция электрички. Одна радость – лес, но он вокруг Копытово был влажный, изрытый оврагами, почти без тропинок, да еще и с кучами мусора в самых неподходящих местах. В общем, не такой лес, какой изобразил бы художник на картине «Девушка, гуляющая по лесу».