Заморский тайник

Галерея поразила Прилепского – верней сказать, не сама галерея, а размещенные в ней экспонаты. Экспонатов было не так и много, но дело было не в количестве. Это была просто-таки роскошь – во всех смыслах этого понятия. За годы своей работы Прилепский поневоле научился разбираться в искусстве как таковом и в предметах, его олицетворяющих. Коллекция профессора Матвеева заслуживала того, чтобы изумленно ахнуть.

Прилепский, разумеется, ахнул, но не как любитель и ценитель старины, а исключительно как сыщик. Любой сыщик – это прежде всего материалист, таковым был и Прилепский. И сейчас его занимала отнюдь не красота икон, подсвечников, кадил, крестов и тому подобных вещиц в профессорской коллекции и не их таинственная притягательность, каковая присуща всякой истинной старинной вещи – сейчас он размышлял совсем о другом. Сейчас он думал, какова может быть стоимость всего этого великолепия. Даже по предварительным прикидкам выходило, что огромная. И это наводило Прилепского на специфические размышления и предположения, присущие в данном случае лишь сыщику.

– Вы уверены, – Прилепский внимательно взглянул на профессора, – что больше ничего, кроме иконы, из вашей коллекции не пропало?

– Абсолютно уверен, – ответил Леонтий Кузьмич. – Все на своих местах. За исключением иконы с Иоанном Лествичником.

– За исключением иконы с Иоанном Лествичником, – повторил Прилепский. – Откуда именно пропала икона? Где она находилась?

– Вот здесь, – профессор указал на парчовую занавесь, отделяющую угол от остального пространства. – Там она и находилась… Видите крюк в стене? На нем она и висела. Боже мой! Кто бы мог подумать!.. Понимаете, больше всего я жалею о том, что столь уникальный раритет попадет в руки безрассудного человека… В руки кого-то такого, кто ничего в этом не смыслит! И что тогда? А тогда может быть все что угодно. Вплоть до того, что иконой растопят печку… И пропала навек икона с Иоанном Лествичником! Пропала частица человеческой истории…

– Ну, это вряд ли, – не согласился Прилепский. – Вот у вас тут и помимо иконы много всяких богатств. А украли именно икону, и больше ничего. Значит, знали, что украсть. Знали ее ценность. А ценностями печи не топят.

– Вы говорите о материальной стороне, – возразил профессор. – А я, прежде всего, имею в виду культурную составляющую. И при этом я ничего еще не сказал о духовной, ритуальной стороне…

– Настоящая культура стоит немалых денег, – сказал Прилепский. – Особенно на черном рынке.

– Вы думаете, что…

– Ничего я пока не думаю, – вздохнул Прилепский. – Чтобы думать что-то конкретное, нужны основания. А для оснований нужны факты. Скажите, вы проживаете на даче один?

– Что значит – один? – не понял Леонтий Кузьмич.

– Это значит – не проживает ли с вами здесь еще кто-то? – пояснил сыщик. – Скажем, любимая женщина. Или какой-нибудь друг-единомышленник. Или хотя бы сторож…

– Никакой женщины и никаких друзей, – профессор укоризненно покачал головой в ответ на такой, отчасти бестактный, вопрос сыщика. – А вот что касается сторожа… Да, сторож…

– Что такое? – насторожился Прилепский.

– Понимаете, в чем дело… Был на даче сторож…

– Что значит – был? – Прилепский насторожился еще больше. – И куда же он девался?

– Уехал, – ответил Леонтий Кузьмич. – Попросил расчет и уехал. Сказал, что по семейным обстоятельствам.

– И когда именно он уехал?

– Примерно неделю назад, – поразмыслив, ответил профессор Матвеев.

– То есть за неделю до кражи? – уточнил Прилепский.

– Получается, что так, – согласился профессор. – Именно за неделю до кражи. Но что вы хотите этим сказать?

– Пока ничего, – ответил Прилепский. – Как звали сторожа?

– Федор Федорович Кузнецов.

– Вы в этом уверены?

– Что за вопрос! – удивился профессор. – Разумеется, уверен! Я ведь видел его паспорт. Разве я пустил бы к себе на дачу какую-то сомнительную личность без паспорта? Федор Федорович Кузнецов, пятидесяти шести лет от роду. То есть это тогда ему было пятьдесят шесть лет, а сейчас, стало быть, шестьдесят.

– Вы хотите сказать, что он прожил у вас на даче четыре года?

– Именно так.

– И откуда же он взялся?

– Мне его рекомендовали. Рекомендации были положительные. Согласитесь, не мог же я приютить у себя на даче какого-то бродягу!

– Значит, он не бродяга? – задумчиво поинтересовался Прилепский.

– Ни в коей мере! – заверил профессор. – Исключительно положительная личность!

– А почему же тогда эта положительная личность целых четыре года проживала у вас на даче? А не, скажем, у себя дома? А до этого, как я понял, на чьих-то других дачах? Вы не замечаете во всем этом несоответствия? Положительным личностям, да притом в таком возрасте, полагается жить в своем собственном доме. Ну, или квартире. А тут – просто-таки какой-то загадочный персонаж! Без кола и без двора…

На это Леонтий Кузьмич лишь растерянно развел руками.

– Вы никогда не говорили с ним по душам? – спросил Прилепский.

– Имеете в виду – не рассказывал ли он мне о себе?

– Да, именно это я и имею в виду.

– Как же, говорили, и неоднократно.

– И что же? Что интересного он о себе вам поведал?