Замуж — никогда

Первые признаки ревности со стороны мамы и отчима Аня заметила, когда Женька, ему еще и года не было, часами не мог успокоиться, хныкал и ревел, а замолкал и начинал улыбаться, как только Аня возвращалась из школы. По вечерам малыш засыпал в комнате сестры, у нее на руках или рядом с ней. Стоило Ане шелохнуться, как Женя тут же просыпался, хватал ее за одежду, за волосы — что под руку попадет — и начинал плакать. Родителям бы к врачу обратиться, но они этого не сделали, а стали шлепать Женьку по попе. Легонько. Вскоре мальчик привык к этому, и, чтобы оторвать его от сестры, приходилось шлепать его сильнее. Потом добавили окрик, к нему — удары по рукам, чтобы отцепился от Ани. Женьке было четыре, когда отчим решил не потакать ему, мол, поплачет и успокоится, и закрыл его в туалете… А потом выключил свет.

…В тот день Аня, вернувшись из школы, застала тетю Олю, няню, которая и с ней когда-то сидела, бледной и трясущейся. Женька тоже дрожал, таращил глаза, всхлипывал и икал — с того дня, испугавшись, он не плакал, а лишь икал, вздрагивал и дергал головой. Не сказав ни слова, тетя Оля отдала Ане Женьку, сказала: «Ноги моей тут больше не будет» и пулей вылетела из квартиры. Едва за ней захлопнулась дверь, как в коридор вышел отчим, зыркнул на Аню и пошел в кухню.

— Дядя Витя, что случилось? — спросила девочка.

— Не твое собачье дело, — ответил дядя Витя, нарезая лимон для чая.

И только вечером Аня узнала все от мамы, кричавшей на мужа.

Что руководило отчимом? Этого вопроса Аня ни себе, ни кому-либо другому не задавала, она была еще маленькая. И только спустя много лет, когда ее детству, далеко отодвинутому и затушеванному набирающей обороты взрослой жизнью, пришло время напомнить о себе тряпочкой, когда-то бывшей ее платьицем, в нем Аня впервые поехала к бабе Вере, матери Виктора, мультфильмами, сохранившимися на давно вышедших из употребления видеокассетах, — Аня обо всем догадалась, сложив события в единую картину. Она догадалась, что плохими или хорошими люди вдруг не становятся, из них ни с того ни с сего не выскакивает ни милосердие, ни жестокость. Все «вдруг» имеют свои корни. И сына Виктор закрыл в туалете тоже не «вдруг».

…В памяти взрослеющей Ани вырисовывалась довольно пугающая картина под названием «В гостях у бабы Веры». Девочка много лет старалась выбросить из памяти все, что там увидела и услышала, — в ее голове это не умещалось. Да и как может уместиться то, что хмурый осанистый старик с усами и бородой, родной брат бабы Веры, бывший главный технолог комбината, убил свою жену, разрезал ее на части, закопал в лесу, а вещи сжег в печке — за этим занятием его и застукала милиция. Баба Вера рассказывала об этом спокойным, даже радостным тоном.

— В какой печке? — Аня вытаращила глаза.

— Вот в такой. — Баба Вера указала на чугунную дверку на выступе в стене. — Но мы уже давно этими печами не пользуемся.

— А почему он не в тюрьме?

— Он свое уже отсидел.

— А за что он ее убил? — дрожа, спросила Аня.

— С мужиками она таскалась, вот и получила по заслугам!

Девочка боялась даже смотреть на этого человека и, увидев брата бабы Веры на улице (а случалось это часто, потому что руководство комбината жило в четырех двухэтажных домах, отдельно от всего поселка, построенного вокруг комбината), пускалась наутек. Однажды ей удрать не удалось. Дед шел с внуком. Мальчик сказал Ане:

— Идем, я тебе чучел покажу.

— Каких еще чучел? — спросила Аня, замирая от страха.

— Разных. Меня дед научил чучела делать. Я теперь деньги зарабатываю.

И он показал… Завел Аню в ванную комнату — они в домах начальников большие, а там стол стоит и пахнет кровью. В большой клетке воробей скачет. Мальчик вынул птицу из клетки, взял блестящий ножик.

— Это скальпель. Чтобы чучело хорошее получилось, надо живьем потрошить. — И медленно провел скальпелем по животу трепыхающейся птички.

Аня пулей вылетела из ванной. Возле подъезда ее стошнило. Девочка вытерла губы, посмотрела на чирикающих воробьев, переварила увиденное и услышанное. Но вечером она была потрясена еще больше. Аня рассказала бабе Вере обо всем и, затаив дыхание, ждала, что бабушка пожалеет воробья, но не тут-то было…

— Правильно делает — воробьи очень вредные птицы.

С этого дня между старой женщиной и девочкой будто кошка пробежала, и до самой бабкиной смерти их отношения не наладились. Роман Андреевич сватью тоже не любил, и она отвечала ему взаимностью.

По субботам к деду Роме приезжали Инна с мужем, и к вечеру от Виктора у всех голова раскалывалась: он, видите ли, самый умный, лучше всех разбирается в политике. Еще он, мать его, лучше всех разбирается в жареной картошке, ему сам повар ресторана «Центральный» картошку жарит! И кровать ему не такая, и воняет ему чем-то. Инна уже красная, как вареный рак, ее глаза мечут молнии, а на лице Виктора столько превосходства, что в него хочется плюнуть. Но близкие не плюют, а слушают. Дед Рома вмешиваться не хочет, не его это дело, а Инна… А что Инна? Покричит, поскандалит, на улицу выбежит, через минуту вернется и снова за стол.