Замыкающий

– Ну, не всем же выстилаться так… Я блюду чувство собственного достоинства.

– Губа толста – кишка пуста!

– Смотри-смотри! – вдруг закричала Аленка. – Теть Лиза, у тебя омуль тащат.

– Кто? Где? Ах ты, падла!

Послышался шум, топот, и пока толстая Важиха ворочалась, Вики уже и след простыл.

– Ты кого смотрела! Сидишь, варежку раззявила, – ворчала баба Кланя. – Неш не слышишь как за спиною шараборят.

– Где тут услышишь? А Полька-то где?..

– Полька ваша, Полька! – зло засмеялась Чаплаиха. – Она сюда затем и шла. Жалельщики… Она этим и живет. Может, вместе с артисткой нашей и промышляют. Такая же.

– Что! Ты заткнись, кобыла! – не помня себя, крикнула Милка. Она и впрямь не заметила, как исчезла Полюшка. Словно в воздухе растворилась.

– Много уперла-то?

– Пакет целый!

– Таперь не воротишь. Голодные… Дети-то есть хотят, – вздохнула баба Кланя.

– Ну и пусть кормят! – заплакала Важиха. – У их мать-отец есть. Мои есть не хотят. У меня парень в армии. Неделю бесплатно работать за этот пакет.

– Будя, неделю… К вечеру догонишь.

Тут Милка увидала Толика.

– Нет, только не это, – простонала она.

Толик шел быстро, решительно.

– Вот, – победоносно выпалил он сестре. – Продай, сеструха.

– Где взял?! – ужаснулась Милка.

– Нашел, – высокомерно ответил Толик.

Красивое, обостренное лицо брата сразу напряженно натянулось, верхняя губа ощерилась. Это выражение его моложавого лица было верным знаком, что он не врет. Толик рос капризным, драчливым. Последыш, как говорили родители. Свое он брал всегда – криком, кулаком, даже из дому уходил не раз, если ему в чем-то отказывали. Красивый, цыганистый, с кудрявым чубчиком, он сохранил что-то юношеское в своем облике. Женился он трижды. Первый раз по бешеной страсти на женщине с ребенком, много старше себя. Они быстро разбежались. Причем баба осталась уже с двумя детьми. Толиков сынок весь в папу. И уже фордыбачит по Култуку. Две других женитьбы скоротечные и незаметные. Остальные немногие бабы-однодневки, такие же бичихи, как и он сам. Вот уже несколько лет он совсем один. Пьет каждый день, Милке все чаще бывает с ним страшно оставаться в их пустом доме.

– Я тебя серьезно спрашиваю, где ты взял мясо?!

– Че орешь, разоралася. – Толик обернулся на притихших торговок. – Продашь или нет? Я тебя спрашиваю.

– Че за шум, а драки нету? – Чаплаиха, почуяв наживу, подскочила к ним. – Толик, какое мясо? Свежайшее? Поди, Клавкино. Она недавно борова колола.

– Клавка послала с матерью. Орет, орет… Че орешь-то!

Милка дернулась.

– Че дергаешься? Давай мне, и продавать не надо. У меня и бутылочка есть. Делов-то. О господи! Счас и рассчитаемся.

– Взбесилася, – протянула баба Кланя. – За такой кусок – бутылку.

– Хозяин-барин! Пусть дороже продаст. Золотом, что ли, ему платить за кусок мяса? Он его ростил, что ль?!

– Ну, не украл же!

Чаплаиха уже совала в руки Толику бутылку катанки. Он попытался сопротивляться, но руки его сами собою вцепились в бутылку.

– Вот стерва! – восхитилась Рыжая.

Милка отвернулась к Байкалу. «Ах, как быстро прошла жизнь, – вдруг подумала она. – В один день». Она вдруг вспомнила, как в детстве они с Толиком нашли у речки раненого вороненка, принесли домой и начали выхаживать его. Этого вороненка быстро порвала кошка. Но как страдал тогда брат! Как он плакал, рыдал, перестал есть, жестоко наиздевавшись над бедной кошкой, убил ее. Кажется, вчера это было. Вот она речка, и сырой рассвет, и Байкал все тот же и тут же, и как все изменилось. Может, не сожри тогда кошка вороненка, и Толик стал бы другим. Жил бы сейчас с семьею домовито, работяще, как Гоха. И зачем она прошла свой жестокий и нечистый путь, кто гнал ее отсюда?! Какая сила словно выбрасывала ее из родимого дома, отрывая от любящего, спокойного мужика! Мужа от Бога, можно сказать. Она закрыла глаза и вспомнила угарный чад общежитий, грязную свою, ободранную комнату, ночные стуки и батареи бутылок в углах. Господи! Ведь это была ее жизнь. Единственная, горькая, сиротливая. Последний театр, в котором работала, развалился. Мыкалась везде. Делала программы, пока брали в школы, детсады, еще жила. А потом!.. И все одна, одна… О господи!

Она не надеялась вернуть в этот раз Георгия. Но, подчиняясь женскому инстинкту, хотела ему еще нравиться. Она привыкла, что он был ее, как только она появлялась в Култуке. Присутствие сестры только обостряло чувство победы. Она забывала о возрасте. Подумаешь, пятьдесят! Бывает и позднее находят себе пару. И весьма достойную. Так думала она, провожая взглядом тощую фигуру брата. Ей не понравилась странная посылка сестры. За эти годы Клавдия ни разу не предложила им помощи. Иногда Милка перехватывала сотни у матери, но никогда не брала продуктов, зная, что они Клавины. «Ах, если бы вошла в фавору, была бы как Гуриха», – вдруг подумала она. Подруга по училищу. Смазливая, удачливая, мягкая. К любому подлестится. Увела режиссера от семьи. И пошла, пошла в гору. Сейчас в звездах. Сыграла Екатерину у Салтанова. Милка обрадовалась: ну хоть одна своя засветилась. Нашла телефон, позвонила… И как под помойный душ попала. Ледяной.