Занимательные истории

“Хасан, — ответил он, — ты не понимаешь, к чему такие слова могут привести. Если простые люди станут их повторять, перенимая друг у друга, они осмелеют, привыкнут к подобным речам и будут считать, что это вполне дозволено. А такие разговоры легко внушают народу недовольство властью и исламом и побуждают к бунту против правителя. В таких случаях лучше всего пресекать зло в самом зародыше. Когда этот человек уйдет из дворца, у него голова пойдет кругом и выговор, который он получил, покажется ему гораздо более жестким, чем на самом деле, проявленная к нему строгость преумножится в его воображении, а наша решимость требовать от властей исполнения обязанностей и соблюдения закона покажется еще более грозной. Он станет рассказывать о нашей бдительности многим людям, и они поймут, что ни единое их слово не ускользнет от моего внимания и что всякий, говорящий что-либо подобное, будет призван к ответу. Это освободит меня от многих забот, ибо этот человек всех предупредит и они впредь будут следить за собой. Исчезнет источник зла, которое иначе могло бы распространиться, и тогда уж потребовалось бы множество мер, чтобы его пресечь, а сейчас этих нескольких слов вполне достаточно”. Я и остальные присутствующие произнесли благословение халифу и принялись его восхвалять.

(1, 176, 329) Мне рассказал управляющий, состоявший на службе у Абу-ль-Касима ибн Аби Аллана, который уступил его мне для управления моим поместьем в аль-Ахвазе. По словам Абу-ль-Касима, этот человек был старше его и, насколько мне известно, вполне заслуживал доверия. Его имя было Зу-н-Нун ибн Муса.

— Когда я был мальчишкой, — говорил он, — аль-Мутадид приехал в ахвазские земли. Однажды я отправился из одного селения под названием Шантаф в районе Маназира в Аскар Мукрам. Я ехал на осле продавать дыни в городе, в Аскаре.

На пути мне повстречалось множество солдат, но я не понял, кто они такие. Несколько воинов подъехали ко мне, один из них взял три или четыре дыни, и они отправились дальше. Я испугался, что мне достанется за пропажу этих дынь, и принялся плакать и причитать, а мой осел кричал. Тем временем войско скрылось.

Вдруг к нам приблизился большой отряд, впереди которого ехал один человек. Он остановился и спросил меня: “Почему ты плачешь и причитаешь, мальчик?” Когда я объяснил ему, что произошло, он повернулся к воинам и сказал: “Немедленно приведите сюда этого человека!” Возможно, тот стоял прямо за мной, потому что его тут же доставили. На вопрос, тот ли это человек, я ответил утвердительно. Всадник приказал высечь его бичом, а сам в это время стоял тут же. Я не сходил с моего осла, а все войско остановилось. Всадник все время поносил того, кто взял у меня дыни, называя его собакой и всякими другими словами, а потом спросил его: “У тебя что, не было с собой денег на эти дыни? Ты не мог их купить? Ты не мог удержаться? Они что, принадлежат тебе или твоему отцу? Разве человеку не пришлось потрудиться, сея их и поливая, разве не платил он за семена для них и налоги за них?”

Он продолжал задавать подобные вопросы, пока виновного осыпали ударами, и он получил их уже чуть ли не сотню. После этого всадник велел поднять того человека, а всем остальным — отправляться в путь.

Тогда солдаты принялись ругать меня: “Неужели такой-то должен был получить сотню ударов из-за этого земледельца из Хузистана, да будет он проклят?!” А я спросил одного из них об этом всаднике, и он ответил, что это был эмир Абу-ль-Аббас аль-Мутадид.

(3, 11, 20) Вот что рассказал мне писец Абу Яла Мухаммад ибн Якуб аль-Бариди:

— Когда я приехал к Сайф ад-Дауле, он принял меня с уважением и по-хорошему, как друга. По вечерам я приходил к нему во дворец вместе с другими гостями. Однажды вечером он сказал мне: “Убийство твоего отца явилось для меня величайшей удачей”. Я спросил его: “О господин, да продлит Аллах твою жизнь, как это было?” Он ответил: “Когда мы вернулись из Багдада, мой брат Насир ад-Дауля. предоставил мне только управление Нисибином, где я и оставался, хотя доходов от него мне было недостаточно. Но я был терпелив и какое-то время стойко сносил все невзгоды, выпавшие на мою долю. Ибн Тугдж ушел в Египет, оставив в Сирии только Яниса аль-Муниси, который должен был посылать ему небольшую дань. Тогда я решил собрать войско, пойти на Сирию и захватить ее, изгнав Яниса, и по мере сил противостоять Ибн Тугджу, если он выступит против меня. Удастся мне это — хорошо, а нет, так я по крайней мере сумею хоть ненадолго поправить свои дела благодаря этому решительному вторжению.

Но я увидел, что собрать армию без денег невозможно, а у меня их не было. Тогда я надумал посетить моего брата и попросить его поддержать меня: дать мне денег и тысячу воинов, обеспечив их содержание, а я возглавил бы войско. Этот поход раздвинул бы границы его державы и укрепил бы его могущество. А я тогда страдал перемежающейся лихорадкой.