Эмир сказал: “Освободите для меня такой-то дом”. И его слуги тут же распорядились освободить один дом. После этого он велел пригнать лодку из Талль Фафана в Мосул к семье этого человека, положив в нее два курра пшеницы, курр ячменя и запас сирийских овощей и продуктов. Когда эти распоряжения были выполнены, эмир вызвал Абу Исхака ибн Шахрама, известного под именем “сын певицы Залум”, который был его катибом и посланцем у византийского императора и которому он поручал всякие дела, и большие и малые. Эмир шепнул ему что-то, и Абу Исхак взял шейха за руку и обратился к нему с пространным извинением от имени Сайф ад-Даули, говоря: “Ты пришел к нам в самом конце года, когда наша казна уже истощена, потому что из нее выдавали и различным просителям и посетителям, и войску, к тому же множество людей высокопоставленных ждут у наших ворот, и их тоже надо удовлетворить. Если бы не все это, мы оправдали бы твои надежды, но сейчас мы смогли распорядиться выдать тебе только это”. Тут Ибн Шахрам прочитал список, в котором были перечислены все дары, одежда, утварь и т. д.
Я сказал эмиру Сайф ад-Дауле: “Мой господин, не осыпай этого шейха своими щедротами сразу после того, как отчаяние овладело им, а то у него лопнет желчный пузырь”. А шейх, услыхав слова Ибн Шахрама, разразился рыданиями и сказал: “О эмир, ты намного превзошел все мои ожидания, ты не только сполна отплатил мне, но во много раз более того, и у меня нет слов, чтобы выразить тебе мою признательность. Но Аллах вознаградит тебя за меня, а сейчас окажи мне милость, разреши поцеловать твою руку, и это будет наилучшим из даров”.
Получив позволение Сайф ад-Даули, шейх приблизился к нему и поцеловал ему руку много раз. После этого Сайф ад-Дауля притянул к себе этого слепого и посоветовался с ним о чем-то, на что шейх рассмеялся и дважды сказал: “Да, клянусь Аллахом, эмир!” Тогда эмир призвал евнуха, присматривавшего за его гаремом, и шепнул ему что-то. А шейх отправился в отведенный для него дом, где эмир велел ему жить, пока он не разберется в его делах, и тогда он сможет вернуться к своей семье.
Я спросил евнуха, что эмир шепнул ему. Он ответил: “Эмир велел мне отвести к шейху одну из рабынь его сестры — удивительную красавицу, одно одеяние которой стоит десять тысяч дирхемов”. Он так и сделал. Я встал и сказал: “Эмир, это неслыханно, такого не делали даже Бармекиды и вообще никто”.
Он ответил: “Хватит об этом! А что ты имел в виду, когда сказал Абу Исхаку ибн Шахраму: „Не осыпай его своими щедротами сразу после того, как отчаяние овладело им, а то у него лопнет желчный пузырь"?” Я ответил: “О, час назад я был у Абу Мухаммада ас-Салихи и Абу-ль-Хасана аль-Магриби, и вот что там произошло — я рассказал ему все, как было, — и этот шейх ушел от них ни с чем, а потом он явился сюда сам и наш господин осыпал его благодеяниями. Вот я и побоялся, как бы у него от неожиданности не лопнул желчный пузырь”.
Он сказал: “Приведите сюда немедленно ас-Салихи и аль-Магриби”. Один из них пришел раньше и сел на свое место, но эмир не заговорил с ним, пока не пришел второй. Тогда он обратился к ним, говоря: “А ну-ка, скажите мне, разве я не осыпал вас милостями и благодеяниями? Разве не восхвалял вас, не назначил вам хорошее содержание и не дал почетных должностей, не утруждая вас при этом тяжкой службой и всячески стараясь отплатить вам за все?”
Тогда они стали благодарить его. Он сказал: “Этого мне не надо. Отвечайте, да или нет?” Они отвечали: “Да, конечно, ты сделал все это и даже более того”. Он сказал: “В таком случае неужели я заслужил, чтобы вы в благодарность и в ответ на все это разуверяли людей, которые на меня надеются, говоря, что им нечего ждать от меня и от моей щедрости, и приписывая мне нелюбовь к прошениям и скупость по отношению к достойным людям? Что мешало вам принять у этого человека прошение? Ведь если Аллаху угодно было бы побудить меня к щедрости, в ней была бы и ваша доля, а если бы я проявил неудовольствие, оно бы приписывалось только мне, а вы бы не были в нем повинны и оказали бы этому человеку помощь, о которой он просил. А так вы не услужили ему и не послужили Аллаху, который предписал своим слугам не держаться за свое высокое положение, и не подумали о милостях, которые я оказывал вам”.
Так он продолжал попрекать их в самых резких выражениях, будто они совершили какое-нибудь ужасное преступление. Они пытались оправдаться, клялись, что хотели избавить его от чтения длинного послания, пытаясь уговорить этого человека сократить свое послание, чтобы его было легче читать. Они полагали, что так он вернее добьется желаемого, и вовсе не думали, что он ушел от них в отчаянии и унынии, а если бы они об этом знали, то отправились бы вслед за ним, забрали бы у него прошение и передали бы его эмиру.