Отцом Корнплантера был Иоханнес (для англичан просто Джон) Абель, внук Иоханнеса Абеля, известного торговца, землевладельца, судьи и два раза мэра города Олбани, который впоследствии стал столицей штата Нью-Йорк. Родители этого самого первого Иоханнеса приехали из Голландии, и женился он тоже на девушке из голландской семьи Скайлер. Папа этой девушки и его брат, очутившись на американской земле, так мощно взрастили свое генеалогическое древо, что на веточках его можно увидеть многие славные фамилии, которые украшают американскую историю, политику и экономику: Кортланд, ДеЛэнси, Ренселлер, Гамильтон, Рузвельт…
Дэвид Мэтьюз, последний колониальный мэр Нью-Йорка, лоялист, которому пришлось сбежать в Канаду, приходился младшему Абелю двоюродным братом, а старшему — внуком.
Так что стоит ли удивляться, что первым индейским вождем, которому белые американцы решили поставить памятник, оказался именно Корнплантер?
Нет, разумеется, у Корнплантера, кроме отменной родословной, были и личные заслуги: сначала воевал в союзе с французами против британцев, потом в союзе с британцами против американцев… затем утихомирился и стал племенным дипломатом, а также агитатором за образование и прогресс. В конце концов получил в подарок от Джорджа Вашингтона томагавк, совмещенный с трубкой, и кусок земли в Пенсильвании, удалился туда и тридцать лет назад умер, разочаровавшись в прогрессе и образовании. Камня на могиле он велел не ставить, но памятник — это же совсем другое дело!
При открытии памятника бывший директор Монетного Двора США, а ныне просто житель городка Франклин, неподалеку от которого все и происходило, произнес прочувствованную речь, которую чуть позже издал отдельной брошюркой, чтобы общественность Соединенных Штатов оценила красоту стиля и глубину мысли. В частности, он сказал:
Он был бесстрашным воином и мудрейшим государственным деятелем своего народа, патриархом этого племени и миротворцем своей расы. Он был образцовым человеком, сформированным природой. У истины, умеренности, справедливости и человечности никогда не было более благородного воплощения или более серьезного и последовательного защитника, чем он. Поскольку мы любили его лично и уважали его благородный и мужественный характер, мы воздвигаем эту дань его памяти, чтобы те, кто живет после нас, могли знать его добродетели и подражать им.
Дуглас обнаружил этот пассаж в газете, которую купил на вокзале перед посадкой в поезд, когда направлялся в резервацию Тонаванда на западе штата Нью-Йорк, чтобы, разделавшись с делами, вечером, уделяя время сигарам и виски, обсудить речь со своим приятелем из племени сенека. Однако с приятелем они разминулись, он уехал в Олбани — и надолго, дела пришлось обсуждать с другими людьми, а с ними задушевных посиделок не получилось. Даже мысли не возникло посидеть, если точнее.
Тогда Дуглас пересмотрел свои планы на ближайшее будущее и решил отправиться в Ниагара Фоллз — благо, он совсем рядом. С другой стороны, а почему бы не посмотреть на величайшее нерукотворное чудо Америки?