Запад и Восток

Об Орегонской тропе Папаша имел что сказать и говорил, но у него как-то получалось, что в какие бы дебри Дикого Запада он в своих воспоминаниях ни забрел, мысли его неизменно возвращались к недавней женитьбе Бонневиля. У того в годы войны от тифа умерли жена и маленькая дочь, и вот четыре года спустя он решил жениться. Да на ком, скажите на милость? Годков-то Бонневилю уже семьдесят исполнилось, мог бы присмотреть себе зрелую даму — но нет, женился на молоденькой, Сью Нейс ведь только двадцать два!

Бенджамин Бонневиль как раз в военные годы

Было очень похоже, что Папаша начал задумываться, а не жениться ли и ему. Годков, конечно, ему немного больше, чем Бонневилю, но и жениться на такой соплячке, как Сью Нейс, он не собирался. Вот цветущая дама лет тридцати или тридцати пяти — это совсем другое дело.

Под эти размышления, втихаря посмеиваясь над Папашей, Дуглас засиделся за столом, а когда спохватился, последний извозчик от стоянки у гостиницы уже уехал домой, и оставалась только маленькая надежда, что миссурийский дилижанс на Техас еще не прошел. Поэтому он проворно сунул руки в рукава пальто, пообещал, что если упустит дилижанс, вернется ночевать в «Бель-Пойнт», и выскочил на пронизывающий ветер.

Слава богу, на пути до почтамта ветер бил в спину, а там оказалось, что и дилижанс как раз выворачивает из-за угла, так что Дуглас, подгоняемый ветром, приготовил монетку, чтобы уплатить кондуктору и сразу забраться в сравнительно теплую карету.

Однако, когда он дошел до почтамта, оказалось, что кондуктор занят разговором с пассажиром, которому вот прямо сейчас приспичило узнать, насколько далеко от Форт-Смита находится Форт-Кофе. Кажется, его не устраивало, что Форт-Кофе находится так далеко.

— Ничего не могу поделать, — твердил кондуктор. — Ближайший Форт-Кофе находится в десяти милях отсюда, более близкого нету!

Десять миль пассажира не устраивали совершенно.

— Извините, — вклинился в разговор Дуглас. — Вы, случайно, не мистер Адэйр? Профессор математики?

— Мы знакомы? — обернулся пассажир, пытаясь рассмотреть Дугласа при слабом свете лампы у входа в здание почты.

— Я о вас наслышан, — сказал Дуглас. — Вам не надо ехать до Форт-Кофе, а надо только до переправы через Пото. Это близко, тут и мили нет. Высадите нас у лаборатории, — он протянул монетку кондуктору.

Дуглас наконец укрылся в карете от пронизывающего ветра и представился Адэйру. Кроме них, в карете были еще двое техасцев, но они спали, их не волновала ни остановка, ни пассажиры.

Адэйр тоже передал кондуктору монету, и кондуктор закрыл дверь с той стороны.

Карета еще немного постояла: почтари принимали-отправляли мешки с почтой, конюхи перезапрягали лошадей, кроме того, в Форт-Смите менялись кучера. Потом карета дрогнула — на козлы забрался кучер, кондуктор крикнул, что дилижанс отправляется, карета дрогнула еще раз — кондуктор занял место рядом с кучером… и наконец карета покатила на юг по Гаррисон-авеню.

Ехать было недолго, Дуглас даже не успел согреться после пробежки от гостиницы, как карета остановилась и кондуктор полез выгружать чемоданы Адэйра.

Потом дилижанс уехал к переправе, а Дуглас, показав на свой дом, пригласил Адэйра туда:

— Сегодня переночуете у меня, а завтра уже посмотрите, как вам устроиться…

Из окошка лился свет лампы, дверь была не заперта, в доме было тепло — с началом холодов Джефферсон взял на себя обязанности истопника и поселился тут же, в соседней комнатке, где на гвозде все еще висело платье покойной Лины Рейнхарт. Дуглас против такого соседства не возражал, но потребовал, чтобы Джефферсон мылся хотя бы раз в месяц.

В такую позднюю пору Джефферсон уже спал без задних ног, хотя и делал вид, что пребывает на службе: сидел, повесив тяжелую голову на подушку, на топчане, который Дуглас обзывал ottoman на том основании, что он обычно застилал его покрывалом с арабским узором.

Дуглас шевельнул Джефферсона, не столько будя его, сколько включая автомат, и переправил сонного ребенка в комнатку Лины. Подкинул полено в печку, пригласил гостя к столу, где, накрытый салфеткой, лежал кусок пирога. Адэйр на пирог посмотрел без интереса, он просто устал с дороги и интересовало его прежде всего место, где можно наконец устроиться — и чтобы больше не двигаться.

— А это что за механизм? — Он увидел стоящую на столике у окна пишущую машинку.

Дуглас объяснил, и добавил, что является журналистом и немного писателем — совсем немного, примерно на десять центов. Машинку он пообещал продемонстрировать завтра, а то она сильно стучит.

Дуглас вытащил из-под «оттоманки» еще один топчан, поуже и пониже, поставил его у стены и перебросил туда один из тюфяков с «оттоманки». Во времена, когда в этом доме жила Лина, место, где стоял топчан, еще и ситцевой занавеской можно было отгородить, но Дуглас шнурок для занавески давно снял, да и то, что вот этот топчан был предназначен для гостей, которым вряд ли удалось бы пережить ночевку, тоже никому рассказывать не собирался. Топчан, в конце концов, просто мебель и ни в чем не виноват.