Запертая комната. Убийца полицейских. Террористы

– Эрика Мёллера. Ему тут тоже нечего делать. Спросите его людей. Все здание ими кишит. Кстати, что за грохот было слышно только что?

– Неудавшееся покушение на бронированную машину.

– Бомба?

– Что-то вроде того.

– Позаботьтесь о том, чтобы виновный был немедленно арестован.

– Дурацкое распоряжение, – сказал Гунвальд Ларссон, когда они подходили к лифту.

– Высказывание в духе Мальма, – добавил Мартин Бек.

В лифте они встретились с Херманссоном. Щеки его горели, глаза смотрели с вызовом.

– Домой? – спросил Гунвальд Ларссон.

– Вот именно. До конца недели.

К кому бы из агентов Мёллера они ни обращались, все отвечали:

– Он где-то здесь поблизости. Где именно – неизвестно.

Рейнхард Гейдт так и не понял, что произошло, даже когда француз в пятницу сходил за газетами.

Он не один пребывал в неведении. Начальник ЦПУ и Стиг Мальм велели немедленно вызвать Мартина Бека и Гунвальда Ларссона. Рённ полагал, что его миссия выполнена, и поехал к себе домой в Веллингбю, где Унда и Матс громко спорили, что полезнее: геркулес или кукурузные хлопья.

Но Эйнар Рённ был горячо любим как муж и отец, и, увидев, какой он усталый, они тотчас прекратили перепалку.

– Привет, папуля, – сказал Матс. – Ну как?

– Порядок. Только вот кепка моя пропала.

– Завтра куплю тебе новую, – пообещала Унда.

Рённ предпочитал сам покупать себе головные уборы, однако воздержался от протеста.

Все посмотрели на кровать, и он лег не разуваясь.

Жена и сын вместе раздели его.

– Чуешь, какого мирового отца я тебе отхватила, – сказала Унда.

– Лучшего в мире, – подтвердил Матс.

Рённ слышал их голоса, но уснул прежде, чем собрался с силами что-либо ответить.

Он спал крепко и без сновидений.

Проснувшись на другое утро, он представил себе жаренного на древесных углях хариуса, кровяные клецки и соленую салаку. И прошел на кухню, где его ожидала каша.

Немного погодя он спустился в метро и доехал до станции Фридхемсплан на острове Кунгсхольмен.

22

Гунвальд Ларссон и Мартин Бек предстали перед Понтием Пилатом через каких-нибудь полчаса после прибытия сенатора в здание риксдага.

Полицейская волна заработала снова, и на центральный узел обрушился поток донесений.

Поток слов – притом оскорбительных – обрушился и на Стига Мальма.

– Ну и ну, хорош эксперт по связи, – говорил начальник ЦПУ. – С таким же успехом я мог сидеть у себя на даче, когда все произошло. Кстати, что же все-таки произошло?

– Не знаю точно, – ответил Мальм, заметно оробев. И продолжал: – Послушай, дружище…

– Я тебе не дружище. Я верховный руководитель полицейского ведомства страны. Я требую, чтобы меня держали в курсе всего, что происходит в этом ведомстве. Понятно? Всего. А ты сейчас отвечаешь за связь. Что произошло?

– Я же сказал, что не знаю точно.

– Начальник связи, который ничего не знает, – гремел начальник ЦПУ. – Великолепно. Что ты, собственно, знаешь? Ты знаешь, когда тебе надо подтереться?

– Но ведь…

Если Мальм и вправду хотел что-то объяснить, шеф лишил его этой возможности.

– Мне непонятно, почему ни начальник охраны порядка, ни Мёллер, ни Бек, ни Ларссон, ни Пакке, или Макке, или как там его, не считают нужным явиться сюда и доложить или хотя бы позвонить…

– Да ведь коммутатор не соединяет никого, кроме твоей жены, – не без ехидства заметил Мальм.

Он немного осмелел, но до того самоуверенного Мальма, каким он сам себя видел, было еще далеко.

– Ладно, рассказывай про покушение.

– Но я правда ничего не знаю. Бек и Ларссон, кажется, уже едут сюда.

– Кажется? Эксперт по связи, который ничего не знает. Монументально. И кто же будет на этот раз бараном отпущения?

Тот же, кто всегда им бывает, подумал Мальм. Вслух он сказал:

– Фамилия нашего сотрудника не Макке, а Скакке, Бенни Скакке. И не «бараном отпущения» надо говорить, а «козлом отпущения». И слово «монументально» применяется обычно, когда говорят о каком-нибудь сооружении.

Мальм явно справился с испугом.

Начальник ЦПУ резко встал и быстро прошагал к окну, завешенному тяжелой гардиной.

– Нечего меня поправлять, – яростно произнес он. – Если я говорю «баран отпущения», значит так положено. Если понадобятся исправления, я сам исправлю.

Сейчас полезет на стену, тоскливо подумал Мальм. Хоть бы сорвался.

В дверь постучали.

Вошли Мартин Бек и Гунвальд Ларссон.

Мартин Бек не мог пожаловаться на рост, но рядом с Гунвальдом Ларссоном он казался не таким уж внушительным.

Гунвальд Ларссон одним взглядом оценил ситуацию и произнес:

– Так, очередная сцена. Не помешали? – Повернулся к Мальму и спросил: – Ты рассказал ему про бордели?

Мальм кивнул:

– Говорит, нисколько не остроумно. Говорит, это что-то вроде цветомузыки.

– А ты сказал, как человек потом выглядит? Сказал про полоски?

– Нет. Этого я не стал говорить. Ты слишком вульгарен, Ларссон.

– Полоски? – вмешался начальник ЦПУ.

– Ага, – ответил Гунвальд Ларссон. – Словно «раковая шейка».

Начальник ЦПУ расхохотался и сел за стол, держась за живот.

– У тебя нет чувства юмора, Стиг, – сказал Гунвальд Ларссон Мальму.

– Да уж, чего нет, того нет, – выдохнул начальник ЦПУ.