Записки. 1793–1831

Наскоро укладывали мы в чемоданы все нужное и даже прихотливое, и отправили Николашку вперед на вольных, с тем чтобы он на каждой станции выжидал адмирала, но с готовыми лошадьми, чтобы всегда находился впереди. Поздно вечером явился фельдъегерь. У нас все было готово, я велел потчевать фельдъегеря чаем с ромом, ужином, винами, и фельдъегерь, торопившийся немедленно ехать, уснул крепко. Но только и нужно было выиграть время, и мы сели ужинать. Адмирал с супругой кушали, как обыкновенно, и адмирал был так весел, что казалось едет роur unе рагtiе dе рlaisir[63]. После ужина адмирал упросил супругу свою лечь почивать, уверяя ее, что не прежде поедет, как утром, ибо ему еще нужно кончить некоторые дела. И в самом деле, долго работал он в кабинете, в полночь вышел он с письмами в руках. Подойдя ко мне, сказал:

— Вот все то, что я в теперешнем положении мог сделать для вас. Скажите, что вы видели меня спокойным и уверенным в справедливости моего монарха; это письмо, — прибавил он, — положу я в спальню моей жены, благословляю всех, — и далее говорить не мог.

Слышно было, как голос его перерывался, вскоре он простился, сказав с чувством:

— Я с ними простился, скажите жене, чтобы она надеялась на Бога и на справедливость царя, а я покоен в совести моей. Велите позвать фельдъегеря.

Этого насилу могли добудиться. Когда он вошел, адмирал сказал ему:

— Я готов.

— Пора, наше высокопревосходительство, благодарю за угощение.

Подали адмиралу шубу, он обнял меня; я рыдал.

— Рагtеz dетаin, — сказал он, — роus Моsсоu еt tасhеz d’у trоuvеr du serviсе, lеs miеns vоus аidегоnt. Аdiеu mоn сhеr![64]

Мы пошли с лестницы, люди все его тут ожидали и лобызали его руки.

— Прощайте, друзья мои, берегите Екатерину Федоровну и детей; пустите, пустите, пора.

Я посадил его в телегу.

— Прощайте! — сказал он; но это «прощайте» выговорено было растерзанной душою.

Мне предстояла дома та же драма; я женился по любви, на благородной девице, и у меня уже был сын. Поутру рассказал я жене все и не дал времени расчувствоваться.

— Укладывайте скорее все нужное, — сказал я жене, — а я иду проститься с адмиральшей и отнести ей последнее прости от адмирала.

Вечером, в семь часов, сидел я уже в кибитке и через Псков, как мне приказано было, оставил Ревель навсегда и отправился в Москву.

VIII

Москва была уже не та, какой я видел ее прежде: вкралась недоверчивость, все объяты были страхом, но в родственниках моего адмирала нашел я то же радушие, то же гостеприимство и ту же готовность помочь мне своим кредитом. По новому учреждению каждый офицер должен был явиться к коменданту Гагсу. С трепетом предстал я перед ним; обойдя всех офицеров, дошел он до меня, и едва успел я выговорить свое имя, как он, взяв меня за руку, сказал:

— Пожалуйте ко мне, — я пошел за ним в кабинет, — вы напрасно сюда приехали, вы, батька, кажется, исключен, и ваш адмирал очень худо.

Добродушный тон коменданта меня ободрил. Я рассказал ему вкратце все обстоятельства и милость адмирала, который дал мне отпуск задним числом.

— Хорошо, — отвечал комендант, — мы поедем вместе к графу Ивану Петрович, он лучше знай.

Вот уже я с комендантом перед графом Иваном Петровичем Салтыковым[65]

. Он расспросил меня об адмирале моем, изъявил сожаление, вошел и в мое положение, спросив: сколько дней мне нужно пробыть в Москве? Я объявил ему, что буду ожидать письма от брата графа Палена из Ревеля, и с оным тотчас уеду в Петербург.

— Так и быть, оставьте его здесь, — сказал граф коменданту, — только, — обратясь ко мне, прибавил, — не показывайтесь Гертелю[66].

Комендант вышел со мной и, отпуская меня, сказал:

— Ко мне явись утром, а коли нужда, вечером в семь или восемь часов, а теперь скорее домой. Кланяйся Анне Матвеевне и Григорию Григорьевичу (то были мать и брат моего адмирала).

Кому я был обязан этим спасением, хотя и не понимал, в чем дело состояло? — Людям, — остаткам века Екатерины, которые еще втайне умели блогодетельствовать нашей братии, офицерам, не ведающим, что делалось вверху.

Матери моей уже не было на свете; на году смерть прекратила нить жизни ее. Она сразила ее в подмосковной, которая после была моею. Я отыскал ее могилу и памятник, бросился на землю, и со слезами просил прощения, что женился без ее согласия и воли.

Пока я дожидался письма от барона Палена, приехала в Москву и жена моя с сыном. Ее уверили мои и ее приятели, что я лихой малой, бросил жену и сына. Раскупили задаром все наши пожитки и отправили ее в Москву — отыскивать бежавшего мужа. Эта клевета так меня озлобила, что я решился никогда в Ревель не возвращаться. Это обстоятельство крайне расстроило финансы наши на долгое время. Наконец, прибыло и ожидаемое письмо от барона Палена. Родственники адмирала снабдили меня рекомендательными письмами к некоторым вельможам, и я с семейством пустился в Петербург.