Записки. 1793–1831

Вечером в девять часов въезжали мы в столицу; на заставе приказано мне было явиться в шесть часов утра к санкт-петербургскому военному генерал-губернатору, графу Палену. Мы остановились в гостинице: поутру рано пошел я с письмом барона Палена к брату его. Зала графа наполнена была уже просителями, которые стояли по чинам все в полукружке. Я смиренно занял последнее место; вскоре вошел граф и обратился к первому стоящему во главе чиновнику. Окончив с ним, говорил с каждым по очереди, наконец дошло дело и до меня; у меня сердце было не на месте.

— Кто вы? — спросил меня граф.

Я кое-как пролепетал ему имя мое и звание и подал письмо от брата. Он разорвал печать и начал читать. Часто во время чтения рассматривал он меня с головы до ног и, прочитав, разорвал с гневом письмо брата, вскрикнув:

— У меня рекомендации нипочем, пока вы не заплатите долгов ваших до последней копейки я вас не выпущу из Петербурга.

Я готовился оправдываться:

— Ваше сиятельство!

— Молчать, — вскричал граф и, обратясь ко мне спиной, сказал своему адъютанту, — Вольмар, вы мне отвечаете за этого офицера.

Граф, распростясь со всеми, ушел в свой кабинет, а Вольмар, подозвав меня к себе, сказал:

— Bleiben siе hiеr stеhеn[67].

Через полчаса слышен был звонок. Мой сторож, майор Вольмар, проговоря мне грозно: «Gеhеn siе nicht weg»[68]

; побежал к графу. Возвратясь оттуда, объявил: «Gеhеn siе zum Grafen Teufel»[69], но таким тоном, как будто: gеhеn siе zum Teufel[70]; и указав мне дверь, да! — прибавил он.

Я с трепетом вошел и увидал графа, стоящего без мундира, подбоченясь, среди комнаты, и что крайне меня удивило — хохотавшего от души. Я испугался и думал, что он с ума сошел.

— Что? — сказал он мне по-немецки, — Вы, чай, изрядно испугались?

Увидя печальное мое лицо, прибавил:

— Это так должно быть, говорите скорее, что я могу для вас сделать?

Я не мог выговорить ни слова, граф сжалился, кажется, и, улыбаясь приветливо, сказал:

— Хотите письмо к графу Григорию Григорьевичу Кушелеву?[71]

Я пришел немного в себя и осмелился объяснить, что я имею письмо к Ивану Логиновичу Голенищеву-Кутузову[72].

— Хорошо, — отвечал граф, — не мешает к обоим, и дал мне две записки, прибавя, — коли ничего не сделают, придите ко мне. Вольмар! — вскричал граф; когда этот явился, он сказал ему: — пригласите этого офицера завтра ко мне обедать. Понимаете?

Я вышел вместе с Вольмаром, и медведь этот очеловечился, сказав мне ласково:

— Приходите завтра ровно в три часа, но не опоздайте, а то вас приведут, — и записал мою квартиру.

Все еще существует, сказал я, сходя с лестницы, дух Великой Екатерины. Что будет с нами, бедными офицерами, когда и он будет стерт с лица земли?

Я роздал письма и, чтобы не задержать читателя собственными обстоятельствами, кроме тех случаев, которые характеризуют век, скажу только, что задним числом я определен был в Адмиралтейств-коллегию и был при вице-президенте Иване Логиновиче Голенищеве-Кутузове.

Сей почтенный, престарелый муж соединял в себе остатки Петра І, Елисаветы и был века Екатерины. К обширнейшим познаниям присовокуплял он твердость Петра, доброту Елисаветы и вельможничество Екатерины. Императору Павлу он давно был известен, и был им любим и уважаем. Супруга его, Авдотья Ильинишна, могла служить образцом доброты душевной и детской покорности мужу; она напоминала конец XVII и первую половину XVIII века. И так я сделался теперь петербургским жителем и буду описывать не одно слышанное, но и виденное ежедневно.

IX