И зарыдал. Не знаю, текли ли слезы из глаз моего обезвоженного холодом лица, но я усиленно всхлипывал, обхватив голову руками. Все, обступившие меня и пригнувшиеся, чтобы получше услышать и разобрать мое блеяние, при этих словах отпрянули. Будто мина взорвалась! Растеряны, переглядываются… На их последующие вопросы я также медленно и отрешенным голосом отвечал, что исколесил всю Францию, промышляя то тут, то там поденным заработком и нигде подолгу не задерживаясь. И вот, подработав, мне удалось купить документы. Заплатил недорого, у меня осталось еще почти на месяц жизни. Устроился в дешевенькую гостиницу, поступил в автошколу, познакомился с дочерью управляющего, мы полюбили друг друга. Думал: закончу школу, наймусь на работу в Германию — там лучше платят — накоплю денег, и мы поженимся!.. И вот… теперь все рухнуло: меня ждет виселица! Тут я запричитал по-сербски «Судбина ти моя горка…» и так далее…
Гестаповцы молчали, бросая на меня брезгливые взгляды…
…Новая камера во Френе, куда меня привезли все еще голым, находилась на пятом этаже. В нее вбросили и мою одежду. В камере было трое. Они бросились ко мне, уложили на койку и принялись растирать и массировать. Затем накрыли всеми одеялами. Я тут же стал засыпать…
— Все-таки ты выжил!..
— Думали, еще одному каюк…
— Ты пробыл там трое суток… — разбирал я сквозь охватившую меня дрему. Затем передо мной все померкло.
— Ты — седой! Сколько же тебе лет? Или всегда был таким? — первое, что я услышал, проснувшись. Говорили, что я проспал двое суток. С постояльцами сразу же установился дружеский контакт.
Старшим по камере, отнюдь не по возрасту — ему было всего сорок — сорок пять — был Ноэль Бюрдейрон. Старожил, сидел уже более года. Своим отношением и поведением он вызывал всеобщее уважение. Уроженец города Довиль в Нормандии, он оказался в Лондоне, где работал метрдотелем в фешенебельной гостинице «Дорчестер». Чтобы добиться такой должности, надо обладать сверхобаянием, привлекательной внешностью, внутренним лоском, культурой и высокой эрудицией. Ему пришлось удалить все зубы и заменить их блистающими белизной протезами. Да, ради престижной профессии идут и на такое! Семья его — жена и дочь (при мне ей исполнилось девять лет) — по-прежнему жила в Довиле. Оккупация родины привела его в ряды Сопротивления. Французской армии уже не существовало, и он завербовался в агенты «Френч Секшен» — французской секции британских секретных служб, при «Интеллид-женс Сервисе» (ИС). В апреле 1941 года он, закончив разведшколу, спустился на парашюте на западе Нормандии, под псевдонимом «Гастон», он же — «Фрэнк Норман Бёрлей».
— Фрэнк, — доверительно разъяснял он, — потому что я француз, Норман — нормандец, а Бёрлей — толстый. Я был ужасно толст. Смотри: кожа сейчас висит на мне, как пленка лопнувшего воздушного шарика. Сверхумеренность здешнего питания сыграла положительную роль: я уже не толстый, а даже грациозный…
И он приятно рассмеялся, довольный своей шуткой. Ноэля никогда не покидало чувство юмора!
Одновременно с ним, из того же самолета, спрыгнул и преданный ему радист, по кличке «Ксавье». Ветром их разнесло. Но «пианисту» не повезло: почти сразу же его опознали, как давно разыскиваемого уголовника, и арестовали. Перед войной он был осужден, но с приходом немцев бежал из тюрьмы. Так Ноэль лишился связи с Центром. Первое время скрывался у жены в Довиле. Времени зря не терял: производя разведку местности, он обнаружил важный объект — немецкую воздушную базу в Камп-Карпике. Составил план аэродрома, средств его защиты, разведал техническое оснащение. Все данные зашифровал. Но как передать все это в Лондон? И тут, на одной из улиц, он лицом к лицу столкнулся с Пьером Вомекуром — «Лукасом», с которым вместе обучался в разведшколе…
— Постой-постой! Говоришь, «Лукас»?.. Вомекур?.. Так это же «Автожиро»! — не выдержал я, чтобы не блеснуть своей осведомленностью.
— Вот-те и на! А ты-то откуда это знаешь? — Лицо Ноэля вытянулось, и он уставился на меня с изумлением.
Я рассказал ему все, что слышал от Менье.
— Точно, так оно и было. Очень хорошо и дальновидно придумали: оповестить и предупредить всех своих. Хорошая мера предосторожности! Но о твоем Менье я ничего не слышал…
— Немудрено. За год, что ты здесь, появилось много нового. «Гибнет один, его место займут другие!» — не так ли?
Итак, через Лукаса и его сеть «Автожиро» Ноэль вновь оказался у дел. К сожалению, ненадолго. Кое-что об «Автожиро» все же удалось проведать «Кошечке»…
— Она уже не «Кошечка», а «Виктуар»! — поправил я.
— Совершенно верно, проклятая «Виктуар»…