Записки бойца Армии теней

— Нет, я вас спрашиваю: что это значит?.. Без общепризнанного «ксендза» и его благословения вы осмелились своим одиночеством осквернить величайшее таинство?! Немедленно же оплатить индульгенцию и приступить к покаянию! На всех законных основаниях, согласно параграфам уголовного и общественного кодекса, священнейших правил нашей кельи приказывает вам это всеми единогласно избранный ксендз, студент четвертого курса юридического факультета, любимец и последователь гениальнейшего оратора всех времен — Марка Туллия Цицерона. Того Цицерона, который вежливо, но убедительно, обращаясь к сенаторам и называя их «патрес конскрипти», в речах своих — «орацио прима, секунда, терциа и кварта» — требовал изгнать хитрейшего и коварнейшего Катилину или, ну, хотя бы обезглавить его ликторами… Да будет мир праху твоему, мой великий праотец и учитель!.. Итак, я жду!

Пока Ксендз произносил эту длинную и витиеватую речь, Полковник успел извлечь из своих брюк тощий кошелек и торжественно звякнуть о тумбочку металлическим динаром. Скрепя сердце, положил и я, как виновник торжества, два динара. Это вызвало всеобщее одобрение, и каждый внес свою долю. Я, как новичок, а следовательно неопытный, был оставлен в комнате вместе с предусмотрительно ранее раздевшимся Полковником: ждать, пока тот натянет одежду, буйная ватага отказалась:

— Сами справимся! — и за ними захлопнулась дверь.

Прошло часа два. На лестнице вновь послышался веселый шум, смех, и дверь распахнулась. В комнату протискивался столбик из трех-четырех плетеных стульев, вдетых один в другой. Такие обычно стоят на улицах за столиками у небольших кафе. Это маленький, веснущатый, с очень подвижным лицом студент третьего курса агрономического, по кличке «Маймун» (мартышка), удачно провел экспроприацию дополнительной мебели для нашей комнаты.

За ним появился столбик из фарфоровых пепельниц и картонных пивных подставок, которыми жонглировал студент третьего курса физико-математического, по кличке «Дон-Жуан»: он был чуть выше среднего роста, довольно приятной наружности, с красивыми волосами и с тоненькими усиками под прямым римского профиля носом. Звали его Тошей.

Затем появились три еще дымящихся круглых подовых буханки, распространявших неповторимо аппетитный запах. Это ловкий студент второго курса химического, по кличке «Алхимик», воспользовался моментом, когда пекарь, орудуя у печи и подсаживая выпеченные хлебы на деревянную лопату с длинным черенком, вынужден был открыть витрину на улицу. Лежавшие на прилавке буханки оказались в пределах досягаемости рук Алхимика и были им «схимичены».

Последним вошел Ксендз, и на столе выстроились три бутылки вина. Кто-то добавил кусочек колбасы, кто-то сыра, кто-то открыл консерву с паштетом. Так начался праздник новоселья. Говорились витиеватые тосты, пожелания, напутствия. Длинные и краткие речи… А то, что из-за подобных затрат мы на четыре-пять дней не дотянем до очередной стипендии, никого не удручало: общими усилиями как-нибудь да выкрутимся. А нет, то и перетерпим. Бывалые студенты привыкли к вечному недоеданию, которые нес с собой учебный год. Не всегда удавалось подработать случайной работой: носильщиками, статистами в театре, грузчиками… В трудные минуты выручал юмор, оптимизм, желание посмеяться над окружающими, позлорадствовать над скучными людьми, живущими в достатке, но как серо! «Веселее, веселее! Все заботы прочь!..» — было лейтмотивом прощальной песенки гимназиста-абитуриента, и он сопровождал его и всю последующую жизнь.

Нормы дров, выделяемых на сутки, хватало лишь на несколько часов. Но именно ночью студенты занимались, писали, чертили. Руки должны были быть теплыми, пальцы — гибкими. И вот придумали: перед общежитием улица была вымощена кубиками смолистого дерева. Вооружившись жигалом и кочергой, мы эти кубики «выкорчевывали» из-под снега и льда. Горели они превосходно. Но весной, когда снег сошел, на дороге перед общежитием зазияла огромная «лысина»!

* * *

Веселая и трудная студенческая пора! Вспоминаю несколько эпизодов.

Решение пошутить возникло внезапно. Впрочем, «экспромт» — залог всякой удачной выдумки. Захотелось поиздеваться над «стражами порядка» — жандармами.

Кто-то увидел лестницу. Лестница как лестница, — почему бы не привлечь ее, сделать из нее атрибут нашей выдумки? Уговорили хозяина дать нам ее напрокат.

Суббота, темная ночь. Из глухого переулка на чуть освещенную улицу выскакивает подозрительная личность. Воротник поднят, фуражка насунута по самые уши, ее длинный козырек скрывает черты лица. Субъект опасливо вглядывается в одну сторону улицы, в другую. Затем призывно машет рукой и бесшумными, кошачьими шажками перебегает к следующему перекрестку.