— Пиши, как вы с капитаном Кароевым собирались переметнуться к американцам!..
Ого-го! Значит, он уже и своего кадрового офицера решил опорочить и пристегнуть к делу! Это серьезно! Поняв, что Ка-роеву грозит нешуточная опасность, я через ребят передал ему записочку с сообщением о кознях особиста.
За две с лишним недели я оброс, как Робинзон Крузо. Но тому безусловно было намного лучше: на свободе, на чистом воздухе, на природе, рядом плескался океан с чистыми-чистыми водами…
…Послышался топот сапог, дверь камеры отворилась. Передо мной предстали капитан Матусков и какой-то незнакомый полковник в папахе. Покачали головой, увидя мое состояние. Потом полковник произнес:
— Так вы, говорят, не все о себе рассказали?
— Рассказал все.
— Ну-ну, посмотрим…
Дверь захлопнулась. Через час-другой меня препроводили в баню. Отлично вымылся, подстригли, побрили, выдали чистое белье. За воротами лагеря ждал джип, который и доставил меня в тюрьму Веймара, на этот раз — под следствие трибунала[79]
.Разбирался со мной капитан Николаев. Оказалось, Дзуцов завел на меня целую папку. В ней были собраны показания нескольких интернированных немцев, где говорилось, что я занимался сколачиванием групп из числа эсэсовцев и гитлеровской молодежи. Цель: организация группового побега. Указывалось, вдобавок, что я подбивал и капитана Кароева примкнуть к группе и что тот, якобы, дал согласие переметнуться к американцам. Говорилось также, что и два осуществленных эсэсовцами побега — дело моих рук.
Пробыл я в тюрьме чуть более месяца. Затем, к моему крайнему удивлению, меня вернули обратно в лагерь. Только тут я узнал, как развивались события. Получив мою записку, Кароев немедленно помчался в Берлин, где в вышестоящих инстанциях потребовал безотлагательного разбора возводимой на него напраслины. Из Берлина инспектором послали полковника Свиридова. Свалился он как снег на голову:
— Позвать начальника штаба! — приказал он капитану Ма-тускову. Тот вызвал Портефая, интернированного балтийского немца, поставленного на мое место.
— Вот этот?.. Нет, того, кого мы вам прислали!
— Тот находится под следствием у капитана Дзуцова.
Особист не успел замести следы. Состряпанное им дело передано в трибунал. И в Веймар были вызваны все, кто дал показание. Немцы сразу же от всего отреклись, объясняя, что ложные показания вынудил дать оперуполномоченный, обещая взамен свободу, а пока одаривая хлебом и маргарином. Да и подписывали они то, что было составлено по-русски и им было непонятным.
С Оксаной было хуже. Инспектор и ее обнаружил в камере. Дзуцову задним числом пришлось открыть дело и на нее. Если доказать фальшивку насчет меня не составило труда, то дело Оксаны оказалось более квалифицированным: особист, как ее «муж», знал о ней достаточно, чтобы составить подходящий компромат. Во всяком случае из Веймара ее не вернули. Впрочем, и сами Дзуцов и Фейерман исчезли. Скорее всего, их перевели в другое место: у щук для провинившейся подруги наказание одно — утопить ее в реке!
Занять свой прежний пост я категорически отказался — пусть балтийский немец Портефай руководит и дальше! А ему это очень нравилось: по лагерю ходил в окружении свиты человек в восемь — как-никак «начальство»!
Прошел еще месяц или два. Вдруг поздно ночью меня разбудил возбужденный Фрэд Паркер:
— Беда!.. Только что я смотрел на звезды. На Орион неожиданно неблагоприятное влияние. Завтра вас увезут далеко из лагеря. Перед вами два пути! Не ошибитесь, сев не на тот поезд! Доброго вам пути!
Что за чушь!? Какие пути, какие поезда? Я разозлился, что меня разбудили из-за какой-то несусветной ерунды. Но… Паркер и на этот раз оказался провидцем: ранним утром, еще все спали, меня вызвали за ворота. Первым делом конвой приказал мне снять сапоги, пиджак. Все это отобрали, выдали «сменку» — растоптанные полуботинки и американскую курточку с пилоткой. Какая мне разница? Разве вещи, одежда играют какую-либо роль в столь неопределенной, возможно, без будущего, жизни? Веры в справедливый разбор моего дела уже давно не было!..
Итак, прощай Веймар, прощай Тюрингия, прощайте ребята из молодежной группы, ставшие мне словно братья!.. Будьте здоровы, станьте хорошими людьми и да хранит вас Бог!..[80]
В тот день к вечеру я был привезен в огромный лагерь в Фюрстенвальде-Кетчендорф, под Берлином. Десятки тысяч бывших военнопленных, несколько власовцев, о чем можно было судить по их немецкой униформе с трехцветным флажком на рукаве. Только тут я узнал, что существовала «власовская армия» — «РОА — Русская Освободительная Армия».