Тропинка, устланная кирпичом, вела куда-то в темноту. Слева от нее шел соседний забор. Справа угадывалась посадка каких-то деревьев. Вскоре лучи фонарика выхватили из темноты несколько шатких ступенек и покривившееся крыльцо. Полицейский забарабанил в дверь. Сквозь дверные щели завиделся свет.
— Кто там? — послышался женский голос.
— Полиция.
Сердце замирает: как меня встретят? «Не плачь, Сашочек! Тебе приготовили много-много игрушек. Целый сундук! Там и самолеты, пистолеты, барабан… чего только там нет! А главное, ты будешь у папы с мамой!» — вспоминаются прощальные слова бабушки. Так я и узнал, что у меня есть еще одна мама, есть и папа. Какие они? И вот я здесь. За этой дверью — они!
Дверь открыли. Перед нами стояла незнакомая высокая и очень худая женщина. В волосах — бумажные папильотки, на плечи накинут халат. Бледно-желтым неприветливым слабым светом горела в сенях маломощная лампочка, скудно освещая убогое убранство помещения. В конце сеней была приоткрытая дверь в освещенную комнату. Там виднелась кровать, на которой кто-то лежал.
— Ваша фамилия? — понял я вопрос полицейского.
— Глянцева.
— Точно! — и полицейский без обиняков сообщил, что доставил ей сына.
Только тут женщина меня заметила. Она как-то странно взмахнула руками и повалилась набок! Полицейский еле успел ее подхватить и усадить на стул.
Из видневшейся через приоткрытую дверь кровати послышался мужской голос. Скорее, то был стон. Со вторым полицейским мы подошли ближе к двери, но в комнату не вошли: на наших ботинках были огромные куски грязи. Тут женщина пришла в себя и, поддерживаемая первым полицейским, подошла ко мне.
— Это твои мама и папа! — понял я торжественно произнесенные слова полицейского, указывавшего мне на женщину и на лежавшего в кровати мужчину.
Соблюдая долг вежливости, усвоенный еще в Харькове у бабушки, я поздоровался и представился:
— Здравствуйте, товарищ мама! Здравствуйте, товарищ папа!
Мама снова чуть не упала в обморок, а полицейские громко расхохотались.
Таким было мое прибытие в эту, как пелось в одной из песенок, «страну, страну чудес, — королевство СХС» (королевство сербов, хорватов и словенцев).
В конце первой мировой войны мой отец, Михаил Саввич, был тяжело ранен на русско-германском фронте. Лечился в ялтинском военном госпитале, где сестрой милосердия работала мама, Мария Анатольевна. Мне было уже несколько месяцев, когда перед своим отступлением «белые» генерала Врангеля первым делом эвакуировали госпиталь, а вместе с ним и моих родителей. Видимо, брак свой они зарегистрировать не успели, и я, оставшись с бабушкой в селе Кореиз, под Ялтой, получил метрическое свидетельство или на ее фамилию, или на девичью — мамы.
Много операций перенес отец и сейчас лежал после очередной: из бедра удалили еще несколько осколков шрапнели, а кость все гнила. С большим трудом накопив необходимые средства, им удалось выписать меня через Международный Красный Крест. Зарабатывали они на жизнь разведением рассады цветов и саженцев деревьев, а также разбивкой садов и парков. Одновременно оба учились на агрономическом факультете.
От бабушки часто приходили посылки и бандероли: мне — с книгами, отцу — с лекарствами. Ему собирались, было, ампутировать ногу, но лекарства, присылаемые бабушкой из харьковской гомеопатической аптеки, спасли ее.
Со свойственным детству эгоизмом и уже тогда крайне принципиальный, я был обижен и раздосадован тем, что никакого для меня «сундука с игрушками» у родителей не оказалось. Я не понимал, в какой бедности они жили и с каким трудом сводили концы с концами в этой чужой стране.
Примерно через месяц, после проверочного экзамена, меня приняли в младшую группу. эмигрантской начальной школы. Долго пробыть в ней не довелось: несмотря на запрет родителей, я неоднократно демонстрировал перед сверстниками свой красивый советский паспорт и распевал песенки, выученные в Харькове. Одна из них особенно приводила в неистовство учителей школы: