Вопрос для меня был неожиданным: мне не было указаний на этот счет. Какой список? Ведь никакой конкретной договоренности не было, был только разговор. С другой стороны, только Менье знал мой адрес. Это факт. Следовательно, я его плохо понял. Виновато признался, что вплотную данным вопросом я еще не занимался. Ренэ вот-вот должна вернуться, и я не хотел, чтобы Константин де ля Люби о ней узнал, а тем более, чтобы они встретились. Памятуя наказ Мишеля, я сказал, что должен уехать на следующее утро на несколько дней, вот тогда и начну подбирать добровольцев. Проводив его до метро, я вернулся с каким-то гадким чувством. Что-то неприятное было в совершенно неожиданном визите этого господина. Однако вернувшаяся Ренэ и ее переживания отодвинули на задний план впечатления от этой встречи. Как все-таки Ренэ меня любит! Разве это не счастье? Она стала мне еще дороже. А вечером, когда я собирался прощаться, сразили ее слова:
— Сасси, не торопись: я взяла билет на утренний поезд, так мне посоветовали в кассе: он идет прямо до Безансона, нет надобности делать пересадку в Дижоне. И не надо будет болтаться целый день. Это же глупо! Правда, здорово я придумала?
Не выполнить приказа Мишеля! Я заметался по комнате, обхватив голову руками и чуть ли не крича:
— Ой, что ты наделала… что ты наделала!..
Она заплакала. А слезы женщины, да еще такой, как Ренэ, что нож по сердцу. Я принялся ее утешать…
— Сасси, — говорила она, всхлипывая, — что-то в моем сердце неспокойно… Будто оно говорит, что видимся с тобой в последний раз… Так хоть подольше побудем вместе, проведем последнюю ночку…
А если это и впрямь так?! Вдруг это действительно в последний раз? Жизнь ведь такая ненадежная…
6 июля, в пять часов утра, в дверь громко постучали. Кто бы это? Если Мишель решил проверить, то нагорит же мне! Я притих, обхватив Ренэ…
— Откройте! — и опять настойчивый стук, требовательный, уже грохочущий!
— Уврэ иммедьятеман! Немедленно!.. Полис аллеманд! — и дверь заходила ходуном.
Такой «немецкий прононс», какой часто изображал Мишель. Вот чертяка!..
— Брось ерундить! Хоть бы совесть поимел! — кричу зло, — ну да, я задержался. Сейчас поеду. Чего зря шумишь?
— Уврэ иммедьятеман! (Вот болван!) и я, протянув руку, откинул щеколду. Тут же комнатушка наполнилась людьми. В штатском и в форме СД. С пистолетами в руках. Ума не приложу, как в такой тесной «келье» смогло вместиться шестнадцать человек (а Реймонда утверждает, что она их хорошо пересчитала, их было восемнадцать). Эта мысль вернула меня к действительности и одновременно к шутливому настроению. Я так был уверен в надежности моих документов, что посчитал это вторжение случайной облавой: проверят документы и, извинившись, уйдут. Но… документы никого не интересуют, их даже не спрашивают! Обыскивают комнату, обшаривают карманы брюк, пиджака, проверяют под подушками. А бедная Ренэ в углу кровати стыдливо прикрывается одеялом.
— Где оружие?
— Помилуйте, какое оружие?.. Вы меня с кем-то путаете, у меня его никогда не было!
Только тут стали просматривать документы, вытащенные из пиджака:
— Качурин… Француз, русского происхождения, натюра-лизэ… Демобилизованный… Не успел из плена вернуться, как уже с коммунистами стал якшаться!..
— Какие еще коммунисты?.. Вон у вас в руках справка, что учусь в автошколе. А для чего? — Чтобы поехать на работу в Германию…
Чувствую, они в замешательстве. Видимо, были уверены, что найдут оружие, встретят сопротивление, что должны будут обезвредить террориста, а тут — парочка!.. Спокойствие, еще не все потеряно! Раз поверили документам — не страшно, явно какое-то недоразумение. Блеснула надежда: с кем-то спутали. Не в фамилии ли «Качурин» дело? Кто он? Не был ли замешан перед войной с компартией? Тогда это фатально: я ведь о нем ровно ничего не знаю, кроме его фамилии и скупых данных, взятых из «Журналь оффисьель», из сведений о военнопленных. Набираюсь наглости:
— Хотя бы совесть имели, дали бы невесте одеться! Отвернулись бы, что ли…
Агенты отворачиваются, Ренэ одевается, садится на краешек кровати. Осматривают кровать, поднимают матрац… Что они ищут и долго ли еще будут здесь торчать?
— Нельзя ли поскорее, а то я опоздаю на поезд… Побриться можно?
— Брейтесь!
Чувствую, что настороженность и недоверие вроде бы сползает с их лиц. Брился тщательно, аккуратно: усики — мой шанс. Так же спокойно, как ни в чем не бывало, занималась туалетом и Ренэ, ополаскивая лицо у умывальника. Молодец! Тут я «неуклюже» повернулся и вазон с цветком сорвался с подоконника, полетел вниз и вдребезги разбился на крыше сарая.
— Ой, медведь! Мой самый любимый цветок! — это вскричала Ренэ. «Молодец в квадрате!» — восхитился я. Всполошившиеся было агенты, видя неподдельное негодование моей подруги, успокаиваются. Теперь еще раз, не торопясь и более тщательно прощупывают матрац. Другие на выбор просматривают книги на полке, книги на тумбочке:
— О-о, Казанова!.. — говорят и бросают сальные ухмылки, — король любви!..