Записки бойца Армии теней

Постепенно, начиная с безобидных действий протеста, таких, как надписи на стенах, как отказ перевести часы по немецкому времени, Сопротивление растет и переходит к более значительным актам: снабжению бежавших из плена гражданской одеждой, созданию «цепочек» по переправке людей из одной зоны в другую, через границу; помощи эльзасцам и лотаринжцам, противящимся онемечиванию; сбору оружия, брошенного французскими частями во время отступления; перерезанию и порче телефонных кабелей; поджогам немецких автомашин и гаражей; организации забастовок и саботажа на промышленных предприятиях и шахтах; повреждению коммуникаций сообщения и, наконец, — к вооруженным нападениям.

* * *

Все сильнее укрепляются узы с жителями Ремельфингена, называвшегося ранее, под Францией, Ремельфеном. Но мы по-прежнему осторожны и никому не говорим о планах побега. И в то же время все наши мысли направлены именно на это: бежать, соединиться с любой, действующей против гитлеровцев, армией и продолжить борьбу. И, естественно, наши надежды — на ребятишек. Зондирую почву:

— Поль, что бы ты делал, будь на нашем месте? — Я? Конечно, бежал бы. Добрался бы до Африки или Англии: там армии, которые дерутся с бошами.

— Правильно. Об этом и мы думаем. Но как отсюда бежать? Как перейти через границу? Да и из Франции надо еще переплыть через Средиземное море или океан. И из самого лагеря бежать не так-то просто…

Поль, как неплохой реалист, задает вопрос в свою очередь:

— А что, были уже попытки? — Были, Поль, были. Но… неудачные. Жером и Эвжен подошли ближе, навострив уши. Вступают в разговор:

— Расскажите о них, Алекс! — Ладно. Только никому ни слова! Обещаете? — Пароль д’оннэр! (Честное слово!) Будем немы как рыбы… Лица их посерьезнели, будто они и в самом деле полностью отдавали себе отчет в стоимости «честного слова». Жером вдруг спросил:

— Не ваших ли недавно ловили в лесу? Говорят, одного из них повесили…

— Да, Жером. То были наши товарищи. Один из трех, бежавших с работы. А двух других растерзали собаки… Привезли его полумертвым. На нем живого места не было, мясо висело клочьями. А лицо… если бы ты только видел лицо!.. Повесили перед строем. Пробовали бежать и из лагеря ночью. Но их срезали пулеметные очереди. Один из них, тяжело раненый, висел на стене, зацепившись за проволоку, стонал. Комендант запретил к нему приближаться. Лишь после смерти сняли его… Это, чтобы на всех на нас нагнать побольше страху и доказать, что побеги — пустая затея…

Лица ребят потемнели. Слезы заблестели на глазах Жерома и Эвжена.

— Что это ты им рассказал? — встревожился Михайло. — Смотри, на них лица нет!

— О неудачных побегах и чем они закончились. — Зря ты это! — Николай с упреком покачал головой. — Такого нельзя детям рассказывать!

— А может и не зря! — засомневался Джока. — От правды не уйти. Помню, я сам любовался и завидовал марширующим в кино «гитлерюгендам» и итальянским «балилам»: какие парадные! Мог ли я тогда предполагать, что из них воспитывают зверей… Сколько еще продлится война — не знаем. Возможно, Поля заставят вступить в гитлеровскую молодежь. А правда, что Алекс рассказал, предупредит его, не даст одурачить…

* * *

В тот день мы работали молча, погруженные в мысли о судьбе нашей и ребятишек. Всего неделю назад был тот страшный день, когда в петле в Штайнбахе корчилось в судорогах изгрызенное собаками тело нашего товарища. Был он из Шумадии, лесистой области Югославии. Как и все мы, любил он жизнь, свободу. Все немцы для него были нацистами. Ни его, ни его товарищей не напугали неудачи предыдущих побегов. Мы не знали, что у немцев имеются хорошо выдрессированные ищейки. Гордо и прямо старался он стоять, когда надевали петлю. Напряг, видимо остатки своей воли и своих сил. Мне казалось, что смотрел он на нас с немым укором и протестом: «Вот, меня вешают, а вы… вы смотрите. Никакой попытки что-либо предпринять!… Трусы!» И это глубоко запало в мою душу… Да и все мы жили тем жутким днем, и не было желания о чем-либо говорить. Ребята это поняли.

На следующий день разговор продолжился. Начал его Жером:

— А может не стоит бежать, рисковать? Война кончится, а пока вам у нас будет хорошо. Дома мы разговаривали о вас до поздней ночи. Родители возмущены. Нам страшно за вас. Будет очень горько, если вы погибнете…

Поль и Жером смотрят, словно ожидая ответа. Я перевел слова Жерома. Что им ответить?

Нет. Мы — солдаты, наше место в строю. Когда гибнут лучшие, а наши земли топчет чужак, мы не имеем права сидеть сложа руки и ждать, что кто-то принесет свободу. Вы сами перестали бы нас уважать, а мы вас любим и дорожим вашей дружбой.

Мои товарищи были того же мнения. Другого и быть не могло.

— А не попробовать ли вам бежать прямо из села? Мы бы отвлекли конвоира, и вы скроетесь. Вот только в окрестностях много сел с немцами. Если вас заметят, обязательно выдадут… Эти села необходимо обходить подальше.

— Кроме всего прочего, мы не знаем дороги. Спрашивать о ней — сами понимаете… Были бы карта да компас!.. — продолжаю я развивать мысль. — И одежда необходима…