Записки бойца Армии теней

— Принять вас не могу. Поищем кого-нибудь… и мы стали с ним бродить по разным улочкам, стучать в разные двери. Повсюду отказ. Было уже за полночь, когда я, при очередном отказе, в изнеможении прислонившись к стене, стал скользить вниз: ноги меня больше не держали, силы покинули окончательно. Кровь и гной проступили по всей рубашке на груди. Луи растерялся, махнул рукой «Ладно уж!», подхватил меня под руку. С трудом добрели мы до его дома. Там он шикнул на жену и провел нас на второй этаж до лестницы на чердак:

— Лезьте наверх! Ложитесь там!.. — А вшей у них нет?.. Смотри, чтобы они чего-нибудь не украли!.. — услышали мы слова жены. Но не оставалось никаких сил, мы повалились рядом с луком, рассыпанным по полу для сушки. Из реальности мир унесся в туманное далеко…

Нас разбудили, как только чуть забрезжило. Дали ополоснуться, поставили по кружке эрзац-кафе и по кусочку хлеба. Минут через пять мы снова на улице. Рубашка заскорузла, рана сочилась и ныла. А на наших пятках… остался ли там хоть кусочек кожи?…

* * *

…Вспомнил это и задрожал. Меня передернуло. Все-таки мы выдержали и это испытание. Значит, может человек, если захочет, если сильно захочет, если нет другого выхода, быть сильным. Даже, когда почти перестает себя чувствовать… Сравнил: когда мне было хуже? Тогда или сейчас? Правда, то было на свободе. Относительной, конечно. Скорее, то был мираж свободы. А здесь, в морозильнике, нет свободы, даже нет ее миража.

Будущее в полном тумане, скорей во мраке. Да и будет ли это «будущее»?.. Стоп! Что это я? Не впадаю ли в панику? Э-э, нет! Так не пойдет! Думай, думай, вспоминай, отвлекайся от мрачных мыслей! Тебе на это отпущена масса времени. И оно, время это, — единственное твое богатство! Единственное, чего у тебя не удалось отнять,

 — время и мысли, мысли и время…

* * *

… Где это я остановился? Ах да, Домбаль… Луи Кюни, сентябрь 1941-го. Конечно, оказаться перед перспективой быть арестованным, а то и хуже, как о том предупреждали развешенные повсюду афиши — «за оказание помощи беглецам», — мало кто рискнет: подальше бы от греха! Спасибо и на том малом гостеприимстве, за тех несколько часов крайне нам необходимого отдыха! И за то, что не донесли на нас, не выдали. Могли ведь это сделать? Могли, конечно[15].

Еле передвигая воспаленные и дрожащие ноги, бредем по улочкам этого чужого города, который был еще вчера нашей заветной мечтой. Улочка ведет в сторону соляных шахт. Мы — отверженные! Кроме усталости, нас гложет чувство тревоги и безысходности: в любой момент можем нарваться на проверку документов — вид у нас для этого самый что ни на есть подходящий.

Когда я был студентом, усвоил: за помощью стоит обращаться лишь к простому люду, только он посочувствует. Седьмой час утра. Появляются редкие прохожие. Это рабочие, шахтеры, идут на смену. Нас обгоняют две девушки. Обрывки их разговора доносятся до моих настороженных ушей: говорят по-польски. Это удача! С трудом догоняю их:

— Пшепрашам, пани кобьети! (Извиняюсь, девушки.) Обращаюсь к ним и без обиняков прошу о помощи. Сказал, кто мы. Нам необходимо отдохнуть, хоть немножечко!..

Наш вид, моя окровавленная рубашка — красноречивее всех слов. Девушки тотчас же повернули назад и помогли нам идти. Открыли калитку, завели в домик. Видимо, тут и жили. Закипела работа: расшурована еще неугасшая печь. На ней — таз с водой, затем сковородка, где заскворчала яичница с салом. Мы обмыты. Мне сделали перевязку. Нас накормили и уложили голяком на матрацы на полу. Всю одежду положили в стирку. Одна из девушек убежала и вскоре вернулась с подружками. Мы тут же заснули…

Когда проснулись, девушек не было. Белье было развешано и сохло. Рядом сидело двое парней. Накормили нас уже приготовленным обедом. Вскользь поинтересовались, кто мы, откуда и как бежали, из какого лагеря, как и где перешли границу… Вопросы задавали кратко. Слушали внимательно. Иногда кивали головой в знак согласия или одобрения.

Вскоре молодых парней сменили двое пожилых. Те более подробно уточняли некоторые детали из нашего рассказа. Мы понимали: доверять нам сходу не просто… Вдруг они предложили как выход из нашего неопределенного положения завербоваться нам на работу в Германию. Это, мол, осуществимо, и они в этом могут помочь.