Записки Джека-Потрошителя

В тот же день, десятого сентября, Его Высочество возвращается в столицу после поездки по стране.

– Я уверен, что Эдди недолго пробудет здесь, – говорит Сикерт. – Наша королева, похоже, твердо решила отвлечь его от любовных похождений.

Дарлинг согласно кивает. Оба джентльмена идут по Коммершл-роуд. Сикерт пригласил американца на прогулку, чтобы познакомить его, как он выразился, со «своим Лондоном». Тем Лондоном, который практически неизвестен жителям западных и северных окраин города. Дарлинг не стал отказываться. Ему и в самом деле интересно взглянуть на места, откуда художник, по его собственному признанию, черпает вдохновение.

Ист-Энд производит мрачное впечатление на неподготовленного зрителя – грязные улицы, бедность, угольная пыль на стенах домов, ругань, пьянство, проституция. Впрочем, жителям Ист-Эндаэти улицы не кажутся ужасными. Они привыкли ко всему с рождения. Включая запах.

– Идемте, идемте! – Сикерт указывает по дороге то на одну, то на другую местную достопримечательность. – Чувствуете этот аромат? Он доносится с бойни. Это запах смерти, Дарлинг! Многим он кажется омерзительным, но вы должны попробовать найти очарование и в этом запахе. Если вы согласились на мою маленькую экскурсию, то вы должны принять мои условия – помните, я говорил вам об этом в самом начале?

Его ноздри раздуваются. Он действительно наслаждается тошнотворным тягучим запахом крови, словно какое-то мифическое чудовище.

– Вы уверены, что здесь безопасно?

– Бог мой, конечно же, вы в безопасности! Я ведь рассказывал, что брожу здесь даже по ночам. Не буду уверять, впрочем, что это совершенно лишено риска. Но ночью город выглядит иначе, и, если вы когда-нибудь отважитесь на ночную прогулку, я охотно буду вашим проводником. Когда стемнеет, все изменится, – продолжает Сикерт, и голос его звучит весело. – Помните, как в детстве вы боялись темноты? В ней всегда таилось что-то опасное, что не может существовать при свете.

Гарольд Дарлинг пожимает плечами в ответ.

– Может быть, вы не поверите, но я никогда не боялся темноты! Даже в детстве.

Они выходят на набережную. Писатель, говоря по совести, предпочел бы другой маршрут – над Темзой дует пронизывающий ветер, но Сикерт настаивает, и Дарлинг решает не спорить. Уолтер шагает бодро, оглядывая берега блестящими глазами, ветер треплет его волосы.

– Мне показалось, что вы будете рады… – начинает художник, но его слова заглушает грохот проходящего мимо поезда. Они недалеко от железной дороги – рельсы проложены в желобе, огражденном с обеих сторон кирпичной стеной. Сикерт досадливо машет рукой и провожает взглядом столб черного дыма. С другой стороны на реке пыхтит паровой катер. Здесь повсюду глаз натыкается на приметы цивилизации, и разве что небо покуда свободно от них. Человек еще не научился летать подобно птице, и между облаками и Темзой парят только чайки; они пронзительно кричат и ловят крыльями восходящие потоки воздуха.

Тем не менее именно здесь и сейчас Дарлинга на мгновение охватывает странное ощущение безвременья. Эта река так же несла свои темные воды и две тысячи лет тому назад, когда римские легионы попирали ее берега… И запах крови принесенного в жертву Юпитеру быка был точно таким же, как и на бойне в Лондоне конца XIX века. Ощущение безвременья усугубляется воспоминанием об убийце из Уайтчепела, от преступлений которого веет средневековым варварством.

– Мне казалось, – повторяет Сикерт, – что вы будете рады выйти к реке. Кстати, посмотрите… – Он протягивает руку в сторону катера: – Кажется, они выловили утопленника!

Констебль на катере (издалека, с набережной, видно, как тускло поблескивает звезда на его шлеме) и в самом деле подтаскивает к борту багром что-то похожее на короткое бревно.

– Как они бесцеремонны с беднягой! – замечает художник. – Каждый день их вылавливают из Темзы и в большинстве случаев считают самоубийцами. Это забавно, знаете ли, – в старину любая смерть попадала под подозрение, и человек, нашедший мертвое тело, чаще всего старался убраться от него поскорее. Ведь его могли обвинить без всяких доказательств, особенно если у него не было денег расплатиться с коронером. В наше время все переменилось, зато преступление стало гораздо легче скрыть… Оглушите человека и сбросьте его в воду – наши бравые констебли даже не обратят внимание на шишки и синяки! Вам даже не нужно стараться спрятать труп! Впрочем, если вы не поленитесь положить в карманы убитого несколько камней, то его обнаружат позднее, когда он уже начнет разлагаться; камни же послужат доказательством того, что ваша жертва добровольно рассталась с жизнью. Клянусь вам, Лондон – рай для убийц, и недавние события – блестящее тому доказательство!

У другого от этих речей, вероятно, побежали бы мурашки по коже. Но Дарлинг провел в компании Сикерта достаточно долгое время, чтобы привыкнуть к его образу мыслей. Они покидают набережную и углубляются в переулки, где Сикерт ориентируется так же хорошо, как летучая мышь в лабиринте своей пещеры.

– Знаете, где мы сейчас? – вскоре спрашивает он спутника с усмешкой, словно предлагая очень интересную загадку.

Дарлинг осматривается, но поблизости нет ни одной таблички с названием улицы. На первый взгляд, она не отличается от десятка тех, что они уже посетили; впрочем, он отнюдь не удивится, если у нее и вовсе не окажется имени.

– Какой вы, оказывается, сноб, Дарлинг! – наигранно возмущается Сикерт. – Между тем у этой улицы своя и причем очень примечательная история. Это… Бакс-роу!!!

– Потрошитель! – осеняет литератора. – Вы поэтому и привели меня сюда?

– Да, я решил, что вам это должно быть интересно. Посмотрите!

И он указывает на высокие деревянные ворота в кирпичной ограде, мимо которой они проходят. Как объясняет Сикерт, именно здесь и нашли тело несчастной проститутки.

– Полли Николе… Кстати, вы знаете, почему эта улица называется Бакс-роу? Когда-то здесь был пруд, правда, я не знаю, где именно; так вот, добрые лондонцы частенько испытывали в нем особ, подозревавшихся в колдовстве. Их связывали крест-накрест – большой палец левой руки к большому на правой ноге, и наоборот. А затем бросали в воду, поскольку считалось, что вода не примет того, кто знается с дьяволом! Ну а невиновный должен был пойти камнем ко дну. На всякий случай, подозреваемых обвязывали веревкой; кажется, некоторым бедолагам удалось даже выжить после такого купания… Старые добрые времена, а?

Он заговорщицки улыбается.

– Дакинг-Понд-Роу! Улица пруда для купания. Название сократилось до Дакс-роу, а потом превратилось в Бакс-роу.

– Любопытно, – Дарлинг внимательно изучает улицу и дома.

– Потом я покажу вам одно местечко на Темзе, – обещает Сикерт, – где в старину казнили пиратов. Их вешали возле реки, на линии отлива – так, чтобы носки почти касались воды. Считалось, что зрелище гниющих трупов должно предостеречь моряков, которым могло прийти в голову заняться разбоем.

– Любопытно, что вы об этом заговорили, – подхватывает Дарлинг. – Знаете, Джеймс Брэдли – мой родственник по материнской линии – был потомком Джона Дженнингса, капера, который плавал в Атлантике во времена Якова Первого.

– Вот как?

– Да, когда король запретил каперство, Дженнингс получил лицензию у голландцев. В конце концов, он сдался ирландским властям и, согласно условиям амнистии, оставил при себе всю награбленную добычу. То же самое сделал и Брэдли. Так что состояние моей семьи начиналось с денег, награбленных пиратами! Но, в конечном счете, именно благодаря им – почти триста лет спустя – я могу позволить себе купить дом в Лондоне.

– Да, кстати, я как раз хотел поговорить с вами кое о чем…

Дарлинг улыбается, он с самого начала прогулки заметил, что Уолтер собирается о чем-то просить.

– Когда мы были у вас, я почувствовал прилив вдохновения! А оно в последнее время, к сожалению, нечасто посещает меня, – продолжает художник. – У меня есть несколько студий здесь, в Уайтчепеле, где можно отдохнуть от суеты и сосредоточиться на работе. Но в последнее время тут стало неспокойно, полиция шныряет по улицам, а соседи смотрят на меня с подозрением. Возможно, вы сдадите мне часть вашей берлоги на некоторое время? Ваш дом – отличное место для студии, особенно чудесна мансарда на втором этаже, там, где возле окна стоит старый дуб. Я думаю, придется спилить часть веток, чтобы в комнате стало светлее. Вы ведь не будете против, старина?

– Дьявол, Уолтер, – Дарлинг смеется. – Я еще не дал согласия, а вы уже залезли с пилой на дуб, который, возможно, видел самого Шекспира!

– Глупости, – парирует тот. – Вы же там чертовски скучаете в одиночестве, признайте сами. И для одного человека ваше убежище все же чересчур мрачновато. Мое соседство не будет обременительным, если не считать задержек с квартирной платой! – добавляет Сикерт и смеется.

Денег на аренду у него нет, у него вообще нет денег, но Уолтер собирается продать несколько картин из числа тех, от которых «устал». Обычно он не торопится расставаться с полотнами, загромождающими его мастерскую, однако…

– Однако некоторые работы начинают со временем тяготить. Это как с женщинами: глубокая страсть неожиданно сменяться равнодушием, а равнодушие переходит в неприязнь, когда самые мелкие недостатки начинают раздражать. Уверен, что вам это знакомо.

– Боюсь, вы составили обо мне превратное представление, – говорит Дарлинг. – Я никогда не пользовался успехом у женщин. После развода моим уделом стало добровольное монашество; до переезда в Англию я был постоянно стеснен в средствах. Кроме того, у меня нет ни титула, как у Эдди, ни вашей внешности.

Обаятельный Уолтер в самом деле пользуется популярностью. Каким-то образом ему удалось очаровать даже принцессу Александру, которая, в конце концов, решила, что его общество как нельзя лучше подойдет ее отпрыску – Альберту Виктору. Весьма опрометчивое решение – Уолтер Сикерт был не тем человеком, который способен наставить кого-либо на путь истинный. Разговор заходит и о принце.

– Что вы думаете о словах Стивена? – спрашивает Дарлинг. – Он уверяет, что видел человека, следящего за Эдди, и считает, что это детектив из Особого отдела. Он что-то об этом знает от своих знакомых из Министерства внутренних дел.

– Стивен еще недавно уверял всех, что сходит с ума. Не думаю, что стоит доверять всему, что он говорит, – резонно замечает Сикерт.

Дарлинг с ним согласен – во всяком случае, просьбу Стивена не давать приюта художнику он решает проигнорировать. Уолтер Сикерт не похож на человека, который намерен совершить самоубийство. Уолтер Сикерт кажется безмятежным и ни словом, ни жестом не выдает, что чем-то встревожен. К тому же он прав: этот большой пустой дом не подходит одинокому человеку.

Получив согласие Дарлинга, художник веселится как мальчишка. Старый фонарь на одном из домов привлекает его внимание, и Сикерт на минуту задерживается возле него. А еще через квартал останавливается возле старика с трубкой, который прислонился к стене и, похоже, собирается простоять так до вечера.

– Ах, Дарлинг, какие здесь можно встретить лица… Рембрандт был бы в восторге!

Он прав, в Уайтчепеле можно встретить самые удивительные лица: изможденные, усталые, – лица, на которых, кажется, запечатлена скорбь всего мира, или же, напротив, – лица, полные бесшабашного пьяного веселья.

По пути писатель и художник минуют Олдерни-роуд, где в доме строительного подрядчика Джорджа Ласка в этом время проходит собрание торговцев и бизнесменов Ист-Энда. Население Ист-Энда не состоит исключительно из бедных и убогих, и эти вполне обеспеченные люди не собираются мириться с преступлениями, поставившими под угрозу их дела. Джордж Ласк, энергичный и уверенный в себе господин, объявляет о создании Комитета Бдительности Уайтчепела во главе с ним самим. Большинство присутствующих готово поддержать начинание собственными деньгами.

– Сегодня у нас есть повод для радости, – сообщает Ласк, – полиция наконец-то схватила человека, которого называют Кожаным Передником!

Кое-кто из присутствующих высказывает сомнение в целесообразности создания Комитета, если убийца уже за решеткой.

– Господа, господа! – Ласк поднимает руку, призывая к вниманию. – Боюсь, дело обстоит иначе. Я разговаривал с инспектором Эбберлайном. Как вы, возможно, уже знаете, Скотленд-Ярд назначил его расследовать дело Джека-Потрошителя.

Имя Фредерика Эбберлайна вызывает шумное одобрение – инспектор провел не один год на этих улицах и оставил по себе добрую славу.

– Эбберлайн считает, что человек, которого они задержали, не имеет отношения к убийствам, он всего лишь уличный бандит! Иначе говоря – Кожаный Передник – это не Джек-Потрошитель, джентльмены…

Снова раздаются шумные возгласы, на этот раз – исполненные разочарования.

– Но я уверен, что инспектор Эбберлайн сумеет отыскать Потрошителя! – продолжает Джордж Ласк. – Со своей стороны, мы должны сделать все, чтобы помочь ему, и я намерен отправить в Министерство внутренних дел предложение – назначить денежную премию за содействие в поимке преступника!

Предложение будет одобрено, и двенадцатого сентября Джордж Ласк отправит его министру внутренних дел Генри Мэтьюзу. Однако министерство до сих пор не придает делу Джека-Потрошителя большого значения, и Мэтьюз ответит категорическим отказом.

Эбберлайн чинит часы. На крышке изображен рельеф – девушка в компании скелета, положившего костлявую руку на ее плечо. Это старинная аллегория, напоминающая о власти Смерти над живыми. Уолтер Сикерт или Джеймс Стивен смогли бы прочитать небольшую лекцию на эту тему, но полицейский инспектор Фредерик Джордж Эбберлайн плохо знаком с историей искусств. Ему сорок пять, он рожден восьмого января под знаком Козерога. Возможно, это объясняет то упорство, которое позволило ему, сыну шорника и бывшему часовщику, сделать замечательную карьеру в полиции.

Серебряная луковица открывается: пружинки, шестеренки и зубчатые колесики поблескивают в свете лампы. Механизм, на взгляд профана, непостижимо сложен, но для Эбберлайна здесь нет никаких загадок, нужно лишь немного времени, чтобы изучить поломку, кое-что поправить, смазать – и скоро старый Бреге заработает вновь.

Рядом с ним еще одни часы; они не останавливаются никогда – заботливый хозяин этого не допустит. Это золотые часы с гравировкой: «Вручены вместе с кошельком золота инспектору Ф. Дж. Эбберлайну жителями Спиталфилдса, Уайтчепела и др. по оставлении им этого округа после 14-летней службы – в знак почета и уважения».

Этот подарок он получил в декабре прошлого года на торжественном прощальном обеде, данном в его честь торговцами и налогоплательщиками Ист-Энда. Тогда инспектор Эбберлайн, возглавлявший уголовный отдел в Н-дивизионе, по личному распоряжению Джеймса Монро был переведен в Скотленд-Ярд, где его вскоре произвели в инспекторы 1-го класса.

Однако теперь Фредерику Эбберлайну пришлось вернуться в Уайтчепел, чтобы заняться делом Джека-Потрошителя. В конце концов, никто не знает лучше эти улицы, чем Эбберлайн, а почтительное отношение к нему местных обывателей должно лишь способствовать расследованию.

Эбберлайн чинит часы. Чтобы найти причину неполадки, необходимо сосредоточиться, но он не может перестать думать о Потрошителе. У полиции нет никаких зацепок, никаких улик, никаких надежных свидетельств. Потрошитель появляется из темноты, убивает и исчезает, словно призрак.

Возможно, он действует не один.

Возможно, у него есть убежища в Ист-Энде, где он прячется сразу после убийств.

Возможно, он просто безумен. Главный комиссар полиции Сити Генри Смит считает, что Потрошитель – сумасшедший лунатик, который провел август в одной из больниц для душевнобольных, затем был выпущен и снова начал убивать. Однако пока проверка лечебниц ничего не дала.

Возможно, он преследует какую-то определенную цель. Доктор Джордж Филлипс предполагает, что матка Энни Чэпман могла быть удалена для… продажи. Заспиртованные органы алкоголиков и проституток украшают коллекции различных проповедников и шарлатанов от медицины, которых хватает в Британии и Штатах. Правда, обычно они разживаются органами вполне легальным образом, но пока что эту версию тоже не стоит исключать.

Несмотря на все усилия Эбберлайна и его детективов, несмотря на помощь Джеймса Монро и материалы, собранные коронером Бакстером, Потрошитель остается абсолютной загадкой.

Да что там Потрошитель! Даже Кожаный Передник до сих пор не пойман, хотя более опереточного и комичного грабителя не было, наверное, за всю историю Ист-Энда. Джона Пайзера задержали на основании показаний его соседей, однако никаких доказательств его вины обнаружено так и не было, и полиция, продержав Пайзера несколько дней, выпускает его на свободу.

Вскоре он даже отсудит несколько фунтов у одного лондонского издания, поспешившего назвать его Кожаным Передником. А пока Пайзер с сержантом Уильямом Тиком пьют пиво в одном из своих любимых пабов и обсуждают все случившееся. На днях сержант Тик участвовал в задержании Джорджа Иссеншмида, безумца, который предположительно мог быть Джеком-Потрошителем. Эту версию выдвинул доктор Филлипс, обследовавший его после ареста, однако, как и в случае с Пайзером, у полиции нет никаких доказательств.

– По правде говоря, я не нашел ничего похожего на улики, – признается сержант. – Пересмотрел его одежду – никаких пятен крови. Его жена сказала, что он наведывался в один трактир и там снимал комнату, но хозяйка трактира поклялась, что видит его в первый раз.

Тем не менее Джордж Иссеншмид действительно представляет угрозу для окружающих – перед арестом он угрожал супруге ножом. Из полицейского участка его отправили в лечебницу для душевнобольных, где он теперь задержится надолго.

На столе рядом с сержантом лежит номер «Дейли телеграф» от 15 сентября, на третьей странице газеты помещена заметка следующего содержания: