Записки Джека-Потрошителя

– Полно, Томпсон, успокойтесь, в самом деле! – снова вмешивается Джеймс Стивен. – Ваше гуманное чувство делает вам честь, но сейчас в Ист-Энде дежурят детективы в штатском и добровольцы из Комитета Джорджа Ласка, так что думаю, что если Потрошитель и не прекратит свои делишки навсегда, то, по крайней мере, на какое-то время затаится.

– Вашими бы устами, да мед пить! – отвечает на это Томпсон. – Кстати, один мой знакомый журналист участвует в этих ночных экспедициях. Я думаю, что такие люди заслуживают восхищения!

– А мне так не кажется, – говорит Сикерт, – одни из них просто выполняют свою работу, другими движет желание прославиться. Я, скажем так, невысокого мнения о полиции, но думаю, что если она не добилась результатов, то от дилетантов уж тем более нечего ждать!

– Если только одному из них очень не повезет! – добавляет Джеймс Стивен.

– Господа, – Томпсон окидывает их горящим взором, – я думаю, мы можем попробовать сделать это сами!

– Сделать что? – уточняет Сикерт.

– Все мы не заняты ежедневным трудом, мы молоды и сильны, у нас есть оружие, и у нас есть свободное время. Мы можем попытаться выследить Джека-Потрошителя! Мы заплатим одной из этих женщин, и она послужит приманкой для убийцы!

В комнате воцаряется молчание. Даже Дарлинг откладывает в сторону газету и удивленно смотрит на журналиста. Уолтер Сикерт удрученно качает головой.

– Вы с ума сошли, Томпсон! – бормочет он. – Идите вы к черту, вот что! Я лично устал от Джека-Потрошителя. У вас навязчивая идея, мой друг, вам нужно обратиться к доктору! Или лучше вот что: сходите и снимите на ночь одну из этих потаскушек. Этим вы, возможно, спасете ее от встречи с убийцей. Идите, вам это совершенно не повредит!

Джеймс Стивен в данном случае солидарен с художником:

– Господи, Фрэнсис, вы начитались детективных рассказов. В Лондоне тысячи людей; я не намерен даже секунды потратить на эти бесплодные поиски! Пусть ими занимается полиция. Вам-то что в голову ударило?!

– Просто наш друг очень впечатлителен, – саркастически усмехается Сикерт. – Я помню, как вы собирались ехать в Африку… Вы ведь в Африку собирались, Фрэнсис? Но в последний момент вас что-то удержало! И что же это было?

– Может быть, болезнь матери? – Томпсон становится угрюм.

– А может быть, то, что вы поняли, что в Африке не будет ни пабов, ни театров, ни клубов, ни приятных вечерних бесед. Будет жара, насекомые, лихорадка и люди, которые выглядят совсем не так, как у Киплинга.

– Извините, господа, но я должен удалиться! – Фрэнсис Томпсон встает и, не говоря больше ни слова, покидает собрание. Сикерт не делает ни малейшей попытки его остановить.

– Он ушел из-за вас! – сообщает Джеймс Стивен.

– Да, я догадался, но не чувствую вины.

– Мне иногда кажется, что это чувство вам вообще незнакомо!

– Я считаю, что оно должно быть осмысленно. Нарушать собственное душевное равновесие из-за глупцов – значит уподобляться им самим… А вы никак вздумали читать мне проповеди?!

Стивен улыбается и снова набивает свою трубку.

– Если вы ждете, что и я покину общество из-за вашей грубости, то напрасно.

В это время Фрэнсис Томпсон шагает по улицам Лондона безо всякой цели, щеки его пылают, глаза светятся упрямством, свойственным молодости, и особенно – молодым поэтам. Он уже жалеет о том, что оставил клуб из-за шуток Сикерта, пора бы давно уже привыкнуть к ним. Но сарказм художника не лишил Фрэнсиса Томпсона решимости – отныне Джек-Потрошитель будет занимать все его мысли!