Записки Флэшмена. Том 2.

Среди горных охотников находился некий Фицпатрик[89], слывший в тех краях большим человеком, и по его совету мы дождались прибытия с востока каравана, к которому он со своими людьми присоединился по дороге на Санта-Фе. Судя по слухам, к югу нас ожидали всевозможные загвоздки с индейцами, но с караваном из сотни фургонов нам можно было чувствовать себя спокойно. От Фицпатрика мы узнали, что встретившееся нам на пути в Бент большое сборище индейцев принадлежало к народу команчей. Племя славилось как непримиримой враждой с шайенами, так и познаниями в медицине: но вот намеревалось ли оно свести счеты со своими ослабленными врагами или заняться исследованием эпидемии холеры, так и осталось тайной за семью печатями. Осадившие нас в Бенте парни оказались сбродной шайкой из ютов (ненавидевших всех) и псами-воинами[90] каойва (почитавшихся мирными, но не устоявшими перед соблазном пограбить наш маленький караван). Но с этого времени, каждый раз как заговаривали про индейцев, слышалось новое и грозное название: «апачи». Само слово звучало зловеще, и, слыша его, горные охотники мрачно покачивали головами.

Что до меня, так я этими краснокожими был сыт по горло, но, по словам Фицпатрика, мы отделались на редкость удачно. Сумасшедшая гонка до Бента стоила нам трех погонщиков и двух фургонов, зато во время разрушения самого форта мы лишились только ничтожной части имущества. От взрыва обрушилась южная стена, открыв доступ к каретному парку, и охотники с саванеро воспользовались переменой ветра, чтобы вывести оставшиеся наши четыре фургона. Так что, к облегчению Сьюзи, наши пожитки остались при нас, если не считать того фургона с кларетом и еще одного, с провизией.

Зато Бент представлял собой печальное зрелище. Взрыв стер с лица земли третью часть его, огонь пожрал остальное, включая юго-западную башню с пороховыми бочонками, которые, как ни странно, не взорвались – просто полыхали, как гигантская римская свеча. Рассказывали, что огонь видели даже солдаты из форта Манн, а это за сто пятьдесят миль от Бента. Горные охотники были крайне опечалены случившимся – для них это было равнозначно тому, чем могло бы стать для нас разрушение собора Святого Павла или Тауэра, а может, и того прискорбнее.[91] Помню, как трое из них толковали друг с другом на закате, пристроившись у фургона, как раз в ночь перед началом пути на Санта-Фе. Они покуривали трубки, глядя на руины, залитые багровым светом умирающего дня.

– Помню, как впервой увидал Бент. Мы с ребятами с Грин-ривер пришли из Сауз-Парк лет пятнадцать тому. Я глазам своим не поверил – мне все казалось, щас выйдет великан и заревет: «Фи-фай-фо!» Даже представить не мог, что его разрушат.

– Тоскливо нам будет без Большого Приюта.

– Тоскливо? Что ты мелешь, осел? Кто ж тоскует по месту? Тосковать по народу надо.

Последовала долгая пауза.

– Может, оно и так. Но кто ж не знал, что если тебе надоело добывать бобра на Паудере или торчать в деревне черноногих или тетонов, стоит только захотеть – и ты придешь к этим воротам, увидишь, как Сент-Врен с Максвеллом смеются на веранде, покуривая свои сигары, и как Маленький Белый Человек собственной персоной сидит у себя на складе, пересчитывая шкурки, словно скряга. Или как старина Билл лается с кузнецом.

– Или отведать тыквенного пирожка, приготовленного Черной Сью, а?

– Это точно. Эти парни могли бизона целиком заглотить, с хвостом и рогами, но все равно оставляли местечко для ее пирога.

– Вот я про то и твержу: не в месте дело, а в народе. Ну и в пироге, может статься. Но вообще-то, народ и сейчас здесь, правда ведь?

– Ясное дело. Вот только никогда им уже не прийти в Бент, потому как его нету больше. И они, наверно… уже не будут такими, как раньше, без Бента-то?

– Еще как будут, дурень! Какими были, такими и останутся, до самой

могилы. Куда ж еще дальше?

– Может, и остались, – продолжал упираться Платон из прерий, – кабы Большой Приют стоял где был. Но теперь его нет, и скоро никто и не вспомнит о нем. Многие помнят сейчас старые местечки на Грин или Бигхорне, где прежде останавливались по пути на Санти-Фи?

– Ну, я-то помню! И что в них такого?

– Ничего, окромя того, что их больше нет. И наши старожилы скучают по ним. Вот я про что

.

– Ты бы еще по старым ценам на бобра заскучал!

– А почему бы и нет? С тридцать шестого так и падают.

Все засмеялись.

– Я скучаю по всему, что переменилось. Похоже, скоро и пятидесяти миль не пройдешь, чтоб не наткнуться на какого-нибудь путешественника или эмигранта. Но отчего у меня по-настоящему щемит вот тут, – он постучал себя по груди, – так это от того, что Большого Приюта нет больше. Ни места, ни народа. Он ведь был для нас, ну… как дом, ей-богу.

– Дом, тоже мне! Твой дом был в Кентукки, пока ты не подхватился и не подался в бега! С тех пор дом твой там, где найдется добрая скво да жаркий огонь в очаге!

– Вот о том-то я и талдычил, затевая разговор про Бент! – заявляет спорщик. – К тому и клонил! Вот почему мне так грустно видеть тут все в разрухе!