"Записки клуба мнений" как автобиографическое и антибиографическое произведение

Будет, пожалуй, не слишком сильной натяжкой сказать, что произведение развивается по законам, описанным в тех же "Записках": в начале автор (в тексте - участник событий) не подозревает, что будет дальше. Самое интересное, - развитие это начинается едва ли не до того, как они оказались описаны. Первая часть (на стадии рукописи B) - литературно-критическое размышление в жанре платоновского ученого диалога, с обсуждением современной фантастики и в особенности Льюиса (о значительной нацеленности на него свидетельствуют ранние варианты заглавия "По ту сторону Льюиса [--> "По ту сторону вероятности"] или За пределы разговорчивой планеты" - см. Предисловие). И Льюис упоминается многократно, а на периферии, реже - Инклинги, сам Толкиен и даже Кристофер (как автор двух книг мемуаров).

Но затем (в той же ученой манере) Рамер излагает свои сны и видения - и уже в начале второй части появляются странности в поведении обычного (прежде) шутника Гарри Лаудхема (и в текст вносится правка, чтобы показать его интерес, например, к Атлантиде, о котором раньше и не упоминалось - а он не предполагался одним из центральных персонажей), и он оказывается уже не Гарри, но Арри-Арундель-(Эарендель), а затем, судя по событиям в грозовую ночь 12 июня, и вовсе Элендил-Нимрузир...

Но правка касается не только истории Лаудхема. Рассмотрим ее подробнее, не теряя из виду текст в целом.

Итак, начальная точка (на уровне первой части) - литературно-критическое эссе с элементами игры с действительностью. Именно с действительностью

, существующей и известной автору. Повторюсь, упомянут и Льюис, и Толкиен, и Уильямс, и Инклинги в целом. С должной скромностью (как движение, вышедшее в целом из моды, - критики ссылаются только на некоторые их работы, ими занимаются немногие специалисты), но упомянуты. Как нечто известное, упоминаются героями и "все эти эльфийские материалы" "Толкиена-отца" (цитата). Соответственно, эти "материалы" или опубликованы, или, по крайней мере, достаточно известны по мемуарам Кристофера (более точного указания у нас нет) - настолько, чтобы можно было по ним кого-то сравнивать с "непадшими эльфами Толкиена". Достаточно смиренный взгляд на то, что станет с их творчеством через 40 лет?

Но "зеркало криво" (слова - "Предисловие к Инклингам") - и как "сама" вырастает из текста история Нуменора (хотя сначала основным сюжетом прошлого планировалась история Эльфвине - см. заметки, с. 281) так, можно сказать, "сами", вслед развитию сюжета, с которым они, казалось бы, напрямую не связаны, начинают правиться эти упоминания.

Исчезают упоминания не только самого Толкиена - полностью, даже "анонимные": в первоначальном варианте текста упоминание об "эльфийской драме" отнесено к "эссе из этого круга... кого-то из меньших его членов" - в окончательном тексте фраза оборвана и ссылки на источник нет. Мало того, задвигаются на задний план Инклинги в целом, более низкой оказывается их известность и значимость для Оксфорда и литературы.

Исчезает имя Кристофера Толкиена как автора мемуаров, из двух "его" книг воспоминаний создается одна, анонимная, причем в заглавии "Ревущие сороковые" (очевидное указание на годы, которые описываются) становятся "жаждущими". Даже эта замена кажется неслучайной. Да, жажда, этому миру отчаянно не хватает чего-то… того, что было в реальном мире. Может быть, всего одного человека. Того, который и исчезает из текстов.

Зададимся вопросом: есть ли Толкиен в "Записках" поздней редакции? Или перед нами альтернативный мир - "если бы его не было"?

Вот довольно интересный в этом смысле эпизод, заслуживающий несколько более подробного пересказа. 2ая часть "Записок", последний всплеск (единственный в ней) биографических упоминаний - в ранней версии 66-го вечера. Казалось бы, довольно немалый и снова порожденный само-пессимизмом: Уилфрид Джереми, сначала сказав, что где-то видел или слышал название "Нуменор", упомянутое Лаудхемом, вспоминает затем о виденной им у букиниста рукописи Джона Артурсона "Квента Эльдалиен, то есть история эльфов". Не удивительно, что этот пассаж исчезает при последующем развитии текста, о логике развития которого мы уже говорили выше. Интереснее то, что уже при первом своем появлении рукопись носит какой-то полупризрачный характер - к следующему визиту в магазин она бесследно пропадает и продавец не может ничего вспомнить о ней. Что можно было бы объяснить и рациональными причинами (например, большой занятостью продавца), но при этом перед нами словно завязка истории о чем-то чудесном и эфемерном ("зеленой калитке"). Впрочем, история не интерпретирует исчезновение никак… и сама исчезает в более поздней редакции.