Записки одессита. Оккупация и после…

Несколько позже в этих подвалах организовали женское общежитие швейной фабрики. Входная дверь этого общежития выходила в сторону развалки, за школой № 117, между костелом и Ришельевской. Молодые работницы фабрики постоянно стирали свой немудреный гардероб в корыте, установленном возле входа в подвал. По поводу скудного выбора вещей никто не задумывался, потому что лучшего никогда не знали.

По вечерам девушки наряжались как могли и шли в город прогуляться по улицам, мимо разбомбленных домов. Все же лучше, чем сидеть в подвале. И не только они хотели пройтись по городу, который тогда не очень радовал глаз.

Повсюду лежали и сидели инвалиды, на них никто не обращал внимания. Это был отработанный материал, никому до них не было дела, они все это понимали, поэтому старались заработать на свои «боевые» сто грамм и забыться.

Днем калеки держали культяпками рук свои кружки, а кто мог — пилотки и просили у прохожих подаяния. Подавали им очень скудно, Одесса была тоже нищей.

Против типографии «Моряк», слева от дома № 21 по ул. Ришельевской, расположилась забегаловка, в которой их обслуживали. Там продавалась бочковая разливная водка, отпускалась она в тех количествах, за которые клиенты могли заплатить. Помещение было просторным (позже в нем располагалась парикмахерская). Подвыпившие инвалиды могли там постоять, поговорить.

Почти все они были бездомными, в забегаловке они коротали время, которого у них было много. Однажды мы с Ленькой и Витькой нашли в каком-то сарае несколько бутылок из-под воды. Отмыли их и сдали в будку, в которой продавали газировку (отдельных пунктов приема стеклотары еще не было). На заработанные деньги пошли в эту забегаловку попробовать водку.

Было нам от шести до семи лет. На наши деньги нам налили 50 грамм водки. Нищие засмеялись: наша смена растет, а продавец, наливая, даже не улыбнулся. Мы выпили, закашлялись, нам водка не понравилась. Больше мы туда не ходили.

Примерно за неделю до наступления советских праздников по центральным улицам города ходили строем моряки, курсанты училищ с духовыми оркестрами. Играли военные и революционные марши.

Громко били ударники огромными набалдашниками по большому барабану, прикрепленному ремнями к брюху. Надувались щеки тех, кто высовывал часть туловища и шеи через блестящие геликоны — они были похожи на больших равликов-павликов, бодро перебирающих ногами.

Отутюженные моряки, курсанты и солдаты шли красиво, а мы — оборванные босяки бежали по тротуару поближе к ним. Попрошайки-калеки, сидевшие вдоль стен уцелевших домов, приободрялись, наверное, вспоминая времена, когда они были здоровы и сильны. Кто смеялся, кто плакал пьяными слезами… Яркий солнечный свет отражался от меди музыкальных инструментов, аксельбантов, офицерских кортиков и солдатских алюминиевых кружек нищих инвалидов.

В праздничные дни рано утром по булыжной мостовой Ришельевской и Пушкинской проходили войска. Они замыкали колонны танков, танкеток, тягачей с пушками, которые двигались к Куликовому Полю. Туда нас не подпускали — слишком уж мы были шумными и неопрятными.

Потом начинался парад тружеников Одессы и морского пароходства. Несли красивые макеты кораблей, огромных станков и шарикоподшипников, и еще — большие портреты товарища Сталина вместе с флагами и меньшие по размерам портреты его соратников.

Колонны часто останавливались, трудящиеся танцевали, распивали заранее припасенную на такой случай водку, пели веселые песни.

Вместе с такой полупьяной толпой мы проникали на Куликово поле, где стояли рядами солдаты и милиция. Через отделенные ими коридоры трудящихся пропускали мимо трибуны, с которой через мощные репродукторы кто-то торжественно поздравлял их с праздником хорошо поставленным голосом.

Люди кричали, как умели «Ура-а-а!», и рассеивались в разные стороны в районе первой станции Большого Фонтана. Потом трудящиеся через город шли к своим заводам, фабрикам и конторам, относили флаги и портреты, а крупные предприятия укладывали агитматериалы в грузовики.

Поздно вечером в Одессе, как и в других городах-героях, гремел салют… И вся Одесса разливала по стаканам, что имела. А имела она немногое, но была веселою… Поздно вечером, когда после салюта я вернулся с Куликова поля, наши соседи-коммунисты Беренштейны, большие «шаи-патриоты», пели пьяным хором на чистейшем одесском довоенном наречии:

Ми готовие до бою,Товарыщ Ворошилоф!Сталин — наш отэц.Кони ситые…

Через некоторое время за подъездом соорудили проходную и установили дополнительные ворота. Работающих на швейной фабрике женщин стали пропускать только в определенное время. За опоздание на работу, как и по всему Союзу, они должны были нести строжайшую ответственность.